Ратный труд

Ракетно-ядерный исполин выпихнули с завода недокрашенным.

В высших сферах решено было докрасить его на бегу, на скаку, на ходу, то есть, в базе.

В базе его поставили к одинокому пирсу, а с другой стороны пирса притащили и поставили плавучую казарму, на которой разместились триста малярш – они ежедневно красили исполина внутри, а после покраски, они отправлялись мыться на плавказарму, а потом выскакивали на палубу распаренными и совершенно голыми, и кричали подводникам: «Мальчики, хотим е…» – в этот момент хорошо бы вспомнить карту звездного неба и просто постоять перед ней, успокоиться.

Видите ли, все эти крики, их тон и настрой мешали извивам боевой подготовки, потому как всё это стояло в ушах.

А то, что у подводника стоит в ушах, в конце концов, достигает некоторых частей и органов, где давит со всей своей неожиданной тяжестью, после чего происходит задействование внутренних резервов и противовесов, из-за чего…

Словом, это не могло так просто продолжаться, нужен был какой-то исход, решение, а то ведь стыд существования, раскоряченный, мало ли до чего может довести.

Командир пригласил на пирс своего заместителя по воспитательной работе, потому что тут надо было воспитывать, воспитывать и воспитывать, и тут было что воспитывать и на какие струны нажимать.

– Нам надо нажать на все струны, – сказал командир своему заму.

Зам имел странную привычку тянуть носом во время волнения основного организма и еще он имел странное отчество – Райнольдович.

– Есть у нас такие струны, Райнольдович?

В этом момент командир услышал, как заработал нос зама, то есть, налицо была беспокойная преданность своему делу.

– Есть! – отвечал зам, – Надо выставить этический патруль.

– Какой патруль? – не расслышал командир.

– Этический, – зам, наверное, только что прочел это слово в словаре.

– Ну, это все равно. Но, чтоб ни ногой. Никто. Слышишь? Никаких провокаций! Офицер и два матроса. Всех вязать, если полезут. И менять патруль раз в два часа, а то они не выдержат.

Патруль выставили, а всех остальных загнали вовнутрь, и теперь малярши орали патрулю: «Мальчики…»

Сначала патруль меняли раз в два часа, потом – раз в полтора часа, потом – раз в час, а потом… а потом раз в сутки.

Вы, возможно, спросите почему? Почему это раз в сутки? А потому что сдались. Сломана была этика. Все было сломано и похерено.

Малярши перетаскали к себе всех. Остались только командир с Райнольдовичем.

– Иногда у меня такое чувство, – сказал своему заму командир, – что остались только мы двое. Не целованные. А, Райнольдович?

Взгляд Райнольдовича в этом момент напомнил взгляд смущенного пса, застигнутого за копанием в мусорной куче.

– Так что, Райнольдович? – спросил командир – Увижу ли я, как ты побежишь?

Ничего ему не ответил зам – там взор за все ответил.

– Так, понял! – сказал командир, – Я в штаб. И ни ногой на корабль, пока тут не покрасят. А ты беги. Ждут.

И Райнольдович побежал. Сначала неуверенно, а потом – со всей прытью. Он бежал и бежал. Он бежал к маляршам. А командир посмотрел ему вслед, усмехнулся и пошел себе в штаб.

Тысяча чертей, я не ожидал такого финала!

Хотя, если посмотреть, так сказать, с практической точки зрения, то во всем можно найти положительные стороны и тогда служба не покажется вечным кошмаром.

Вот и тут, в этой истории были найдены свои положительные стороны.

Пока на корабле были малярши, не было ни одного замечания. Боевая подготовка была на высоте и никакого тебе пьянства – все только строго по графику – суровая боевая учеба, воинские будни и ратный труд, а потом… «Мальчики!!!»