Рассказ Александра Шаговика.

Гвардии старшина дивизионной разведки Шкатов, уютно расположившись в своей землянке рядом с натопленной печкой-буржуйкой, босиком, в одном исподнем сосредоточенно занимался совсем на первый взгляд, не военным делом: плел лапти. Если бы, представить себе талантливый живописец изобразил эту картину на полотне да еще вписал туда висевшую рядом на самодельных плечиках гимнастерку Шкатова с четырьмя боевыми орденами, медалью "За отвагу" и гвардейским значком то было бы чему дивиться ценителям прекрасного.

В его, Шкатова, большой деревне лапти плели многие мужики, но самые лучшие прочные и ноские плели его дед Юзеф, отец Павел и он – их внук и сын.

В крестьянской России эта нехитрая обувка была незаменима во все сезоны, особенно на сенокосе и на жатве, так как спасала от порезов ноги, а попадающая на топких местах (луг или заболоченное место) туда вода, как втекала так и вытекала. Намокшие же во время работ лапти и онучи потом просушивались над костерком или солнышке и опять можно было снаряжаться к работе.

На войне Шкатов вернулся к лаптям, как обуви не из-за ностальгии по своему крестьянскому труду, а по воле случая, когда уже будучи старшиной группы захвата разведки он однажды со своими разведчиками пошел в ночной поиск за "языком" и они тогда все основательно промочили ноги, начерпавшись осенней ледяной воды в сапоги, в болотистом месте и чуть тогда не сорвали задание из-за коченеющих ног. "Языка" они добыли все-таки и притащили его, закантованного в плащ-палатку с кляпом во рту, но долго отходили потом все от простуды. Тогда-то Шкатов и вспомнил про лапти и разжился, как говорят, по случаю целой вязанкой лаптей у одного деревенского дедули да еще взял у того впрок, заготовленного на зиму для плетения лаптей добротного лыка. В благодарность за это осчастливил его бабку несколькими кусками хозяйственного мыла и небольшим мешочком кускового сахара.

Командир разведчиков гвардии капитан Орлов опосля одобрил идею Шкатова обуваться разведчикам в лапти перед походом по топким местам, а уж потом, возвращаясь на сушь, переобуваться в сапоги с сухими портянками, которые они несли с собой в вещмешках.

Вообще, конечно, его Орлова войско, построенное на самом последнем, перед уходом в поиск инструктаже, обутое в лапти выглядело комично, но здравый смысл на войне довлел над всем остальным.

К войне и службе в разведке Шкатов, сам того не ведая, готовился может с того самого дня, когда в их с отцом богатейший двор ворвалась кучка разъяренных односельчан, называвшихся новой властью Комбедом (комитет бедноты). Они размахивали наганами перед лицом опешившего отца (сам Шкатов был в поле) и объявили тому , чтобы он "кулацкое отродье" убирался вон со своего дома со "всеми своими выродками". Снохе Антонине, которая была на сносях, не дали выйти через дверь, а ее, женщину на девятом месяце беременности, вытолкнули в окно в одной нательной сорочке. За что все это??!

В одночасье вся большая семья оказалась на улице, кто в чем был. Самый большой в деревне дом с хозяйственными постройками, скот, земля, сад на целый гектар, пасека – все что наживалось годами трудолюбивой семьей оказалось в руках ленивой, завистливой и злобной черни. За один день было растащено и разворовано все, вплоть до медного ковшичка для питья воды.

Как жить и, где ночевать сегодня?

Люди боялись дать приют большой семье, чтоб не вызвать гнев новой власти. На всю большую деревню нашлась только одна христианская душа. Глубоко верующая старенькая бабка Прасковья сама подошла к главе семьи и тихо сказала: "Павел, забирай всю свою семью и пошли ко мне в дом". Она уже, оказывается, переговорила со своим старшим сыном и снохой и все без лишних слов у них было решено. Для жилья страдальцам выделили сени и одну кладовку. Вскоре в этих сенях Антонина родила еще одного сыночка Шурика.

Шкатов младший устроился на работу на товарную станцию грузчиком – катать бревна в вагонах, так как на другие работы раскулаченных не брали. Поскольку он был в бригаде грузчиков самым грамотным (заканчивал 10-й класс вечерней школы) то его сотоварищи – грузчики выбрали бригадиром. Он оформлял наряды и другие бумаги, катал бревна как все, но ему приплачивали за бригадирство.

Вскоре Шкатову мельник ссудил деньги на покупку подвернувшегося по случаю небольшого домика, напротив районного городского рынка. Поскольку он слыл и в деревне, да и на всю округу хорошим забойщиком скота, то его часто приглашали забить кабанчика или бычка, а заодно потом рубить и продавать тушу в базарные дни на рынке. За это хозяин давал, как водиться, лучший кусок мяса рубщику да еще и денег немного, по договоренности. Накануне базарных дней с дальних деревень, расположенных вдоль реки, просились к ним на ночевку рыбаки с привезенной на продажу свежей рыбой. Места всем хватало: годился и сеновал, и сени. Дед Павел присматривал за лошадьми приезжих: поил, кормил. За постой и приют в этом надежном дворе хозяевам дома дарились две- три хороших щучки. Так семья постоянно была и с мясом и с рыбой.

Антонину взяли на работу уборщицей на этот же рынок – убирать рыночную площадь после базарных дней. Хоть и маленькая, а зарплата была. Потихоньку рассчитывались за домик.

Повезло на соседей. Из ближайших, за невысоким заборчиком, жила семья кузнеца. Взаимовыручка по разным хозяйственным делам сдружила две трудолюбивые семьи. Кузнец по просьбе Шкатова выковал для него нож для забоя скота. Нож был длинный и надежный из добротной, хорошо прокаленной стали и удобной наборной рукояткой. Этим ножом Шкатов одним точным ударом укладывал десятипудовых кабанов или годовалых бычков. Не думал, не гадал он для чего пригодятся его эти навыки забойщика на войне.

Еще живя в деревне в отчем доме, до раскулачивания Шкатов мечтал выучиться на врача-хирурга. Его завораживало могущество человека в белом халате, который стоя у операционного стола, мог…. воскресить, казалось, совсем безнадежно больного человека. Отец одобрял его желание ехать на учебу в мединститут и тут - это раскулачивание. Он неожиданно нашел выход из положения и, после успешно законченной вечерней школы, поступил сразу же на курсы военных фельдшеров, организованных ОСАВИАХИМом. Успел закончить их незадолго до начала войны.

Как только Молотов сказал свою речь, сам не дожидаясь повестки пошел в военкомат. Понимал: ему раскулаченному лучше уж идти сразу и самому. В военкомате произвело впечатление его удостоверение военфельдшера и уже назавтра, вся семья провожала его на первый же эшелон, идущий на фронт.

Горькие дни отступления. Из Орла они вдвоем с военврачом еле вырвались из города последними на грузовике с красным крестом.

Он часто вспоминал тот страшный день на подступах к Москве и месиво из грязи осенней распутицы. Его часть целый день отражала атаку за атакой наседавших немцев. Потери нашей стороны были огромны. Он, военфельдшер полевого госпиталя был весь в крови, помогал изнемогавшим от усталости военврачам. Все палатки полевого госпиталя были забиты раненными.Только. что вытащенных из боя раненых укладывали на брезент прямо под открытым небом. Люди стонали, кричали, а многие тут же и умирали.

День клонился к вечеру. Немцы тоже понесли потери, но их командиры понимали, что русские уже "на излете" и решили последнюю и победную атаку отложить до утра. Сработала, видимо немецкая аккуратность и педантичность.

И, вот, этот момент истины, чутьем опытного бойца вычислил командир нашего полка со странной фамилией Крон. Продумав все до мелочей до метров и секунд. Он собрал всех оставшихся в живых командиров: взводных, ротных, батальонных и поставил перед ними, на первый взгляд, немыслимую задачу: идти в сумерках в контратаку самим, собрав всех, кто может еще держать в руках оружие. Крон разложил все по полочкам своим подчиненным. Он убеждал, просил, заклинал: использовать последний шанс именно сегодня и сейчас – победа или смерть. С ранеными остался один военврач.

Все фельдшера, санитары были распределены по подразделениям. Шкатов был придан новому высокому капитану разведчиков, которым отводилась особая роль. Без криков Ура, ползком в грязи, разведчики подобрались к траншеям немцев. Забросали тех гранатами, и сразу – в траншеи на голову опешивших немцев, а за ними уже все остальные. В траншейной грязи в смертельной схватке врукопашную все решала быстрота и интуиция. Шкатов удачно дал длинную очередь из автомата по ближайшей группе немцев и ….. автомат умолк – диск был пуст. Рука автоматически потянулась за рукояткой ножа. Повернув голову вправо он увидел капитана вцепившегося руками в горло немца и не видевшего, что за его спиной другой верзила-немец занес над его головой "шмайсер", видимо тоже уже с пустым рожком. В долю секунды Шкатов выхватил из ножен тот самый нож кузнеца и с силой всадил его между лопаток немцу. Тот охнул и начал оседать. На это смертельное "о-ох" и обернулся капитан, уже задушивший своего врага. Он увидел, как Шкатов, сцепив зубы, двумя руками расшатывает рукояткой нож, чтобы вытащить его из спины убитого немца.

Капитан разведчиков все понял. "Старшина?!"- глухо выдавил он. Они встретились взглядами, чтобы больше уже никогда не расставаться на войне.

Эта победная контратака решила многое. Крон не дал шанса немцам прорвать фронт на этом участке и, когда остатки его полка отвели для пополнения, он был назначен командиром дивизии. Капитан разведчиков Орлов нашел Шкатова в медсанбате, где тот приводил в должный порядок хирургический инструмент.

- Поговорим, старшина?

Сели тут же на скамейку.

- Расскажи о себе что-нибудь…

Тон его спокойного голоса был таким доверительным, что Шкатов ему рассказал вкратце всю свою жизнь, включая и раскулачивание.

- Ко мне в дивизионную разведку пойдешь?- тронул капитан легонько за плечо Шкатова. Шкатов только как-то с затаенной тоской посмотрел на стол с хирургическим инструментом, потом поднял голову, посмотрел на капитана и тихо сказал: "в разведку – так в разведку". Орлов пожал ему руку. Решено.

Немцев отогнали от столицы, а дивизии Крона была уготована роль прорывной, то есть делать брешь в обороне врага, куда потом врывалась армия, чтоб развить успех, а остатки дивизии оттаскивались в тыл для пополнения. В ней была усилена разведка и давали артиллерийский боезапас по полной заявке. Перед очередным прорывом фронта ее скрытно ночами выдвигали на передовую и придавали еще роту, а то и две штрафников, которых и бросали на убой в первую очередь. Капитан Орлов был прислан в эту дивизию не случайно, откуда-то с верхних слоев разведки. Он знал блестяще немецкий язык и, как потом Шкатов уже воюя под командой "Орла" (так его разведчики за глаза звали) случайно узнал, что тот знает еще и испанский.

Основным промыслом разведчиков дивизии была охота за "языками" накануне наступления. Крестьянская сноровка Шкатова, какая то не человеческая интуиция на мины, а так же то, что он был еще и военфельдшер, все это в короткое время выдвинуло его старшим группы захвата. Приходили успехи, а с ними и награды.

С чьей то легкой корреспондентской руки его сначала в дивизионной, а потом и армейской печати стали называть лучшим разведчиком дивизии. В сущности, так оно и было, но газетный штамп сработал неожиданным образом. Как-то с армейских кругов до комиссара дивизии дошла весть, что вот-вот должен нагрянуть столичный корреспондент, чтобы писать очерк о Шкатове уже как … о лучшем разведчике фронта. Тут для Шкатова кончилась спокойная жизнь, так как его затуркало начальство - вызывали, беседовали, инструктировали: что говорить и, что главное – не говорить залетному писаке. И тут какой то низовой комиссар, ротный или батальонный, вспомнил (вовремя однако!), что Шкатов при всех его заслугах и наградах воюет … "неправильно", так как еще до сих пор не член ВКП(б). Это "открытие" привело почти в обморочное состояние комиссара дивизии, так как по свежайшим данным сверху корреспондент центральной газеты ожидался со дня на день.

И вот в землянку Шкатова, где тот предавался любимому занятию- плетению лаптей и заканчивал очередной свой шедевр, вдруг ворвались комиссар дивизии с капитаном Орловым. Увидев Шкатова в подштанниках с лаптем в руках комиссар сначала потерял дар речи, а потом весь свой гнев обрушил почему то на капитана Орлова: "Уже завтра, может, ТОТ будет у нас в дивизии, а ЭТОТ у тебя плетет лапти?! Прямо сейчас диктуй ему заявление и , чтоб минут через 15 был у меня. Заодно разжуй ему, что и как – мне же еще партсобрание надо готовить, -ТОТ же захочет и посмотреть и послушать как мы его будем принимать в партию" - уже на ходу сокрушался дивизионный.

Комиссар был тертый калач. Перед войной его по навету "доброжелателя" исключили из партии, но он успел перед самым началом войны поехать в Москву, попасть на прием к Ворошилову, который, к счастью, знал его еще молодым в гражданскую войну. Его восстановили в партии.

Крон же из-за "неправильной" немецкой фамилии перед войной был посажен в лагерь, как "немецкий шпион". Оттуда его вытащили по приказу Сталина, так как он был комкором до посадки, и угодил он в самое пекло на защиту Москвы ком.полка.

Крон и комиссар, две дивизионные головы воевали дружно, понимая что где-то, там наверху, их все-таки держат на особом контроле и им обоим ошибаться никак нельзя. И вот довоевались же, что дивизии было присвоено звание гвардейской, а это уже – не хухры-мухры. Потому-то в дивизию и зачастили газетчики.

Прием Шкатова в ряды ВКП(б) проходил в присутствии корреспондента и все было чинно, деловито, чисто по–партийному. Работа с коммунистами дивизии была предварительно проведена, поэтому вопросы Шкатову задавались только правильные, без каких-либо вредных отклонений. Раскулачивание затушевали под "ошибку на местах".

После собрания корреспондент пожелал посмотреть и на быт гвардейца. Землянка у Шкатова была одна из лучших, оборудована им самим любовно, со всем крестьянским тщанием. Даже буржуйка и та была аккуратно обложена кирпичами, чтоб дольше держать тепло.

Шкатов не делал секрета о своем необычном хобби, умолчав однако, что лапти используются разведчиками по прямому назначению – мало ли, как это было бы истолковано. Корреспонденту Шкатов подарил пару детских лапоточков, настоящее произведение искусства, чем того привел в неподдельное умиление, так как у того, оказалось, тоже был сынок, погодок его, Шкатова, младшего Шурика.

Столичный корреспондент оказался памятливым и, когда где-то через полгода он оказался на участке ихнего фронта, то опять завернул в дивизию с комплектом фотографий для основных действующих лиц.

Комиссар дивизии четко уловил правильное дуновение ветра и прямо – таки в пожарном порядке организовал партсобрание, на котором Шкатова единогласно выбрали … парторгом дивизии.

Такое стремительное продвижение по партийной линии Шкатова выглядело убедительным и логичным, так как он незадолго до этого ходил в поиск с самим капитаном Орловым, и сделали настоящий подарок командованию, добыв аж трех сразу офицеров – "языков". Дело в том, что командование армии требовало "языка", но непременно офицера. Наверху задумали что-то масштабное и нужны были точные сведения. В этот раз со Шкатовым пошел сам Орлов, прихватив с собой немецкую форму. Разведчикам сопутствовала удача. Моросил мелкий и частый, как из ситечка дождичек, что для разведчиков – просто подарок: видимость была еле-еле. Они дождались смены часовых, чтобы иметь запас времени для дела. Легкое дуновение ветерка донесло запах кофе. Орлов прямо в ухо Шкатову прошептал: "Кофе натуральный – значит там офицеры, рискнем?" Шкатов кивнул. У блиндажа, из трубы которого тянул кофейный дух, вновь заступивший часовой еще не отошел от ночного сна и в полудреме ежился в дождевике неподалеку от входа в блиндаж. Неожиданно перед ним возник силуэт высокого офицера в дождевике. "Ты что спишь, свинья?!!" - зловеще прошипел незнакомый офицер. Шокированный часовой потянулся было, чтобы взвести затвор, но какой то животный страх сковал все его существо. Силуэт офицера вдруг раздвоился и из-за него мелькнула тень. Это было последнее, что часовой видел в жизни. Стремительно ворвавшись в блиндаж, разведчики увидели четырех офицеров, сидящих за низким столом, потягивающих кофе и рассматривающих семейные фотографии. "Хенде Хох – вы окружены!" - гаркнул Орлов. Один, сидящий сюда лицом к входу, потянулся было за гранатой. Зря. Прыжок Шкатова прямо на стол и он носком сапога нанес тому сильнейший удар в челюсть. Офицер рухнул навзничь, а через долю секунды Шкатов ударом ножа поставил последнюю точку на его жизни. Остальные три, увидев все это, уже не дергались. Орлов объяснил кратко и точно: если хотят жить – действовать только по его приказу: "Впереди идет мой фельдфебель, - вы след в след – за ним. Я сзади с автоматом. И ни в влево, ни вправо – иначе капут!"

Захватив полевые сумки и карты, так их всех троих и привели к своим.

Вручал обоим разведчикам ордена сам командарм, к которому их доставил сероглазый майор армейской разведки.

Зима. Дивизия меняла ночами передовую часть, выдвигаясь на рубеж напротив небольшого русского городка с церковью и колокольней. Видно намечался удар на этом участке. В разведку пока не решались посылать – под снегами дремали немецкие минные поля. Капитан Орлов понимал, что посылать ночью людей – это верная гибель.

И тут его Величество случай послал в дивизию такого "языка", что могло привидеться разве что во сне.

Ночью между всполохами немецких ракет в нашу передовую траншею свалилось нечто, облаченное в какой-то белый балахон. "Что это такое братцы?!" - изумленно воскликнули ближайшие бойцы. И тут они из балахона услышали тихий голос: "Сыночки, не стреляйте, - я свой, я русский!". Бойцы сами сняли с человека балахон и увидели седенького старичка, в черной сутане с большим крестом на цепи. Старичок обеими руками прижимал к груди книгу в металлическом окладе. И почти в беспамятстве шептал: " Господь с нами, Господь с нами…" Потом на него нашло просветление и он прошептал: " Я священнослужитель городской церкви. Сыночки ведите меня срочно к вашему начальству – в городе большая беда." Комдив Крон тут же у себя в блиндаже приказал отогреть и напоить срочно горячим чаем священника. Вызвал к себе комиссара. Отец Георгий, как представился по сану священник, отказался идти отдыхать и сразу начал рассказывать командирам свою печальную историю о зверствах оккупантов в городе по отношению к мирному населению. Морозная зима застала немецких вояк совершенно неподготовленными к такому природному явлению и они, чтоб хоть как-то утеплиться, отбирали у жителей все: теплую одежду, одеяла, подушки и тут же тащили в окопы. Весь скот, всю живность отняли и перерезали для офицерских и солдатских кухонь. Конфисковали все дрова. Самих жителей заставили разбирать сараи, клуни, рубить деревья садов. Солому и сено тоже забирали для изготовления утеплителей для обуви. За малейшее неповиновение, за косой взгляд – виселица или расстрел. Люди вымирали от голода, холода и карательных мер.

- Спасите народ, сыночки! Христом Богом прошу Вас, - крестился отец Георгий – еще недели три-четыре и вам уже некого будет освобождать, –закончил он свою печальную речь.

Крон передал отца Георгия начштаба, начразведки Орлову и артиллеристу дивизии майору Вихрову.

Троица в блиндаже начштаба потчевала Отца Георгия подогретой духовитой говяжьей тушенкой с чайком и ненавязчиво задавала вопросы, разложив на столе оперативные карты. Это был редчайший случай, когда добровольному разведчику цены не было.

Дело в том, что оккупанты выдали только одному священнику пропуск, позволяющий передвигаться по городу даже в позднее время. При всем изуверстве они пошли на такое послабление, так как ему надо было исповедовать и отпевать умерших. А поскольку Отец Георгий был образован и обладал хорошей зрительной памятью, то офицеры получили практически полную картину всей немецкой оборонительной системы города, вплоть до отдельных дотов и дзотов. На вопрос Орлова: "Где чаще всего стоят легковые машины?" отец Георгий ответил: " У Госбанка". Офицеры переглянулись – следовательно, именно там логово начальника гарнизона полковника Зигса и его штаба.

Когда офицеры с Отцом Георгием закончили наконец с основным делом капитан Орлов задал отцу Георгию последний вопрос, который вертелся у них, у всех троих в головах:

- Отец Георгий, Как Вам удалось благополучно, ночью, пересечь минные поля???

Отец Георгий чуток задумался, положил левую руку на свой крест, перекрестился и ответствовал: "Господь хранил, дети мои, Господь хранил…"

И тут три боевых офицера не раз и не два глядевшие смерти в глаза, молча созерцали стол с картами и казалось ничего там на нем не видели.

Может впервые в жизни они задумались о чем-то таком далеком и непостижимом для человеческого разума, но сущем в этом большом и необъятном мире…

"Господь хранил…" - насколько все было, казалось, просто и ясно. Но все же ….

Тем временем обстоятельный доклад Крона армейскому начальству привел в движение все звенья связи огромной военной машины, быстро продвигаясь по ее ступенькам: дивизия – армия – фронт - ставка. Верховному пока никто не решился докладывать, чтобы не вызывать вспышку гнева: мало ли как он отреагирует.

И в то же время тревожная информация отца Георгия настолько всколыхнула умы и души командиров всех военных эшелонов, что была забыта зимняя спячка и в штабах мучительно искали выход из положения. Извечный вопрос "что делать?" встал во весь рост. Совещания шли даже по ночам и.... наконец – то!!! Уже никто потом не мог вспомнить среди сотен офицеров ту самую золотую голову, в которой как вспышка молний родилась мысль. Так вот же – ОНО! Срочно были запрошены из Москвы материалы всех международных конвенций в части войн и всего связанного с ними. Офицеры – порученцы сбились с ног, добывая для генералов исторические опусы разных авторов о всех известных в истории войнах и битвах, а так же их предтечах. Словом, по крупицам добывалось то самое рациональное зерно, которое могло бы спасти чудесным образом создавшуюся тупиковую ситуацию, так как даже на проведение локальной операции на каком либо участке фронта на данный момент не все концы сходились. Чудо всем начинало уже просто мерещиться. Потому что: ну очень хотелось, чтобы оно произошло.

У себя в землянке Шкатов, расположившись на топчане, смастеренном им самим, штудировал немецкий язык. Рядом на ящике стопкой лежали учебники, словари, различные трофейные книжки на немецком. В вечерней школе он достаточно хорошо усвоил немецкую грамматику, потом на курсах военфельдшеров тоже давали початки немецкого, применительно к военному делу и здесь, на фронте у него можно сказать, под рукой, всегда был и учитель и консультант гвардии капитан Орлов, который часто устраивал Шкатову тренинги по произношению и тут же экзаменовал его. Ученик и учитель обоюдно были довольны.

Неожиданный и бесцеремонный хлопок двойного полога, закрывающего вход в землянку и окрик посыльного сверху: "гвардии старшина Шкатов к комдиву срочно!" Ничего себе …. Комдива Шкатов видел или издалека на построении, или, когда тот вручал ему награды и жал руку, но – чтоб прямо так по вызову …. Ни разу. Но начальство не любит ждать: секунды и ноги в валенках, ватник застегивается на ходу, шапка на голову и – бегом.

У входа в блиндаж комдива часовой автоматчик и старлей-адъютант. Оба мотнули головой Шкатову: мол – проходи. Нырнул в мрак блиндажа. При свете фонаря "Летучая мышь" за столом сидели четверо: комдив, дивизионный комиссар, капитан Орлов и, уже знакомый ему майор из армейской разведки. Майор этот появлялся в дивизии редко да метко, как говорят. После его визитов всегда что-то начиналось и чаще всего- наступление дивизии в прорыв фронта.

- Гвардии старшина Шкатов по вашему приказанию прибыл! – четко отрапортовал разведчик.

- Вольно… Садись старшина, - кивком головы комдив показал на стоящий посередине блиндажа табурет.

Вся четверка молча смотрела на старшину.

Комдив, прервал паузу молчания и торжественным голосом заявил:

- Старшина, командование Красной Армии приняло решение послать парламентеров к врагу …

В блиндаже комдива зависла какая-то звенящая тишина. "Мы тут подумали, посоветовались – ты, Шкатов, согласишься идти старшим парламентером?"

Заявление комдива вначале просто шокировало Шкатова. Но он же разведчик все-таки… и уже по жизни зная, как дети, когда от них чего-то добиваются взрослые, они автоматически соглашаются не думая а сразу, чтоб от них быстрее отстали, так же и Шкатов развел руками и сказал:

- Парламентером, так парламентером…

Хотя пока еще никакого понятия не имел, что должен делать этот самый парламентер.

Четверка за столом расслабилась, а комдив погладил рукой инструкцию, привезенную ему майором армейской разведки. В инструкции указывалось, что парламентером должен быть доброволец. Так Шкатов же и согласен …

Четверка за столом оживилась.

Армейский майор заметил:

- Парламентером должен быть офицер.

- А мы на него послали представление в Армию на младшего лейтенанта. Ждем оттуда приказ, – затвердил как бы свою позицию комдив. Майор продолжил:

- Младшего мало, лейтенанта – ни то, ни се, а вот старшего, по ихнему – оберлейтенанта – как раз.

Майор глянул на Орлова и обратился к нему на "ты".

- Снабдишь его погонами старлея.

Тот кивнул.

Комдив опять заглянул в лежащие перед ним бумаги.

- Теперь дальше. Ассистент должен быть у старшего парламентера …

И уже к Шкатову:

- Кого ты сам бы взял себе в напарники, Шкатов, можно даже младших офицеров из других подразделений…

- Старшего сержанта Никонова из моей группы захвата, не задумываясь сразу сказал Шкатов.

-А почему именно его?, – полюбопытствовал армейский майор.

- А нас всего в разведке двое и осталось от самой Москвы, - спокойно ответил Шкатов майору.

Майор опять глянул на Орлова:

- Никонову – погоны младшего лейтенанта. Два офицера – все убедительнее для тех.

Комдив снова глянул в бумаги:

- Надо заготовить белый флаг на древке. Ну, это не сложно, - саперы все сделают.

Тут Шкатов неожиданно оживился и, глядя на комдива:

- Разрешите обратиться, товарищ полковник.

- Разрешаю.

- Древко флага должно быть длинным и прочным и на нижнем конце надо закрепить стальной щуп – ведь, я понимаю, придется идти по ихнему минному полю. Может, лучше я сам все сделаю?

Армейский майор внимательно посмотрел на Шкатова.

- Так…- подытожил комдив,- сейчас Шкатов, с тобой и Никоновым майор с капитаном Орловым проведут инструктаж. Потом отдых до 6.00. С рассветом тебе, Шкатов, будет вручен пакет с документами для немцев. Все! Все свободны!

Перед рассветом, практически еще во тьме, Шкатов, Никонов и капитан Орлов неторопливо шли к траншеям переднего края. На протоптанной в снегу тропе их дожидался человек. Оказалось – это Отец Георгий, облаченный в полное армейское обмундирование: полушубок, валенки, шапка ушанка, меховые рукавицы. А вот ватные штаны были прикрыты подолом черной сутаны.

- Господин капитан, - обратился Отец Георгий к Орлову, - дозвольте благословить воинов на ратное дело?

Орлов кивнул. Шкатов и Никонов сняли шапки. Батюшка достал из под отворота полушубка крест и святое евангелие и прошептал молитву. Затем он дал по очереди приложиться к кресту и Евангелию обоим разведчикам. Шкатов сам взял руку батюшки и поцеловал ее, за ним и Никонов. Осенив воинов вслед крестным знамением, отец Георгий прошептал: "Спаси и сохрани…"

В первой траншее ждала большая группа дивизионных разведчиком, чтоб провожать своих. Все понимали – одно дело идти в поиск ночью, а другое – средь бела дня во весь рост. Беспокойство и тревога обуяла всю разведку да и не только разведку.

Артиллерист майор Вихров тоже был здесь. Он по-настоящему дружил с разведчиками и всегда ранее и провожал их в поиск, напутствуя, и встречал первым, чтоб "снять допрос", как он выражался, пока у разведчиков еще свежа от нервного напряжения память. Особенно Никонову нравилась и всегда смешила последняя напутственная фраза Вихрова: "Хлопцы – притащите офицера – озолочу". От природы веселый Никонов, видимо, представлял в уме, как после их ухода в поиск, Вихров поспешит к своим артиллеристам и будет раскладывать в пустые снарядные ящики слитки с золотом.

Орлов посмотрел на часы. У немцев должен был заканчиваться завтрак. Глянул вопросительно на Шкатова: "Как?" Тот ему: "Да пусть они выкурят еще по вонючей своей сигаретине, а потом и рассветет, может добрее будут" - с иронией закончил Шкатов. Подождали еще минут двадцать. Рассвело почти. Орлов еще раз глянул на часы:

- Вперед!

Шкатов резко выбросил древко с белым флагом над бруствером.

В ответ – длинная очередь из пулемета. Шкатов опусти древко. На полотнище флага два пулевых отверстия.

Через минуту – другую Шкатов еще раз выбрасывает вверх древко с флагом.

В ответ опять очередь, но уже намного жиже.

Наконец на третий выброс – тишина.

Шкатов глянул на разведчиков дивизии:

- Хлопцы! Выталкивайте нас с Никоновым на бруствер.

Разведчики сноровисто схватили за ноги обоих и – вверх. Оба исчезли. Пулемет молчал…

Командиры припали к окулярам стереотруб.

Шкатов, а за ним – след-в-след Никонов неторопливо шли по проделанным ночью саперами проходу в своем минном поле.

Подошли к немецкому. Замедлили шаг.

Шкатов вразвалку, поворачивая голову то влево, то вправо тыкал осторожно щупом, закрепленным на нижнем конце древка с флагом, в снег. Никонов же, тоже вроде бы и вяло, но опытным взглядом просматривал обстановку и впереди и с боков. Обращая внимание не торчат ли провода натяжек и подсказывал своему старшему, если что. Продвигались медленно, но верно. Пулемет молчал. Пока. Разведчики были поглощены проходом. Тут неуместна спешка или лишнее резкое движение. Тут надо слиться с планетой, слушать только ее, родную. Шли долго. Около часа, который показался вечностью.

А на немецкой стороне метался гауптман инженерных войск Кох, честь которого была поставлена на карту. Он слыл одним из лучших специалистов по минированию, изобретая всякие заманихи и ловушки. Может, все-таки подорвутся! Нет, не подорвались! Оба разведчика подняли головы только тогда, когда услышали окрик: "Хальт!" Перед ними стоял офицер с двумя автоматчиками. Шкатов отдал офицеру белый флаг и взял под козырек. Тот ответил.

Их обыскали, завязали обоим глаза темными повязками и, поддерживая под локотки, повели. Разведчики слышали иногда немецкие речи, удивленные возгласы: "Русские парламентер? О! Это интересно!"

Хлопок двери в каком-то здании, спуск вниз по нескольким маршам то-ли бетонной толи кирпичной лестнице и, наконец, стоп – тишина. Им развязали повязки на глазах.

Когда оба разведчика немного привыкли к свету, то увидели стол и сидящую за столом троицу. Рядом со столом стоял в угодливой позе, склонившись к столу, человек без шапки в каком-то легком драповом пальтеце – видимо переводчик.

В центре сидел сухонький полковник, "Зигс. Точно он. Как на той фотографии, что показывал Шкатову капитан Орлов накануне"- мелькнула в голове разведчика. С правой руки полковника – майор, скорее всего – начштаба. С левой же руки - офицер СС в кожаном пальто с меховым воротником.

Двое и троица за столом молча созерцали друг друга.

"Эти двое из разведки. Это точно. Надо же – по минному полю со всеми ухищрениями гауптмана Коха прошли спокойно и уверенно, как по собственному огороду, - размышлял про себя Зигс. Не они ли тогда убили часового и штабного офицера и исчезли с тремя офицерами штаба. Как спокойны… Этот оберлейтенант с голубыми глазами и светлорусыми волосами, выбивающимися из под шапки смотрит на него как будто он, Зигс, пришел к нему просить чего то, а не наоборот… Такие лица, как у оберлейтенанта, раньше чеканились на греческих и римских монетах. Наваждение какое то: у него же лицо стопроцентного арийца!!! Бог мой! Где мы и что с нами?! А этот его ассистент: стоит, как сжатая пружина, чуть сузив глаза и сжав кулаки, не мигая, смотрит на офицера СС, готовый в прыжке задушить того первым. Да, эти не дрогнут…"

Зигс, выдержав необходимую паузу заявил:

- Я слушаю Вас, оберлейтенант.

Шкатов отдал честь и заявил через переводчика:

- Господин полковник, командовании Красной Армии уполномочило меня вручить Вам, начальнику гарнизона, пакет с документами от командования.

- Я никаких документов от командования Красной Армии не принимаю, - отвечал Зигс.

- Тогда я уполномочен сделать устное заявление.

- Говорите.

- Во избежание напрасного кровопролития командование Красной Армии предлагает Вам с гарнизоном сложить оружие и сдаться без боя…

После того, как переводчик перевел эту фразу Зигс аж подскочил и встал во весь рост.

- Сдать город без боя!!! Это говорите вы мне, немецкому военному в пятом поколении! – кричал он.- Да я здесь настолько сильно укреплен, что и речи быть не может чтоб сдаться без боя!, - распалялся Зигс. Вот сейчас, Вас, оберлейтенант с Вашим офицером отведут в комнату для отдыха. А я, начальник гарнизона, еще подумаю, как поступить с Вами.

- Уведите их! – приказал Зигс офицеру с автоматчиками.

Офицер кивком показал разведчикам уходить. И в тот момент, когда Шкатов отдал честь Зигсу и стал поворачиваться, он услышал: "Хальт!", сказанное Зигсом без нажима.

- Оберлейтенант, скажите, как ваше имя?

- Иосиф, Гер оберст.

У всех из троих, сидящих за столом брови приподнялись от неподдельного удивления, а у эсэсовца даже рот слегка приоткрылся, - у них у всех в мозгу это имя ассоциировалось с еврейством в том самом фашистском его понимании, согласно их расовой теории. Понял это и Шкатов и, неожиданно, даже для самого себя вдруг резко перехватил инициативу и заговорил на немецком языке, обращаясь только к Зигсу:

- У Вас в Германии есть Йозеф Геббельс, у нас в России – Иосиф Сталин – и уже почти тоном просветителя добавил, - отцом Иисуса Христа тоже был Иосиф. Это древнее библейское имя! – окончательно добивал Шкатов своей просвещенностью тупую троицу, исповедывающую только "Майн кампф" Адольфа Гитлера.

В комнате, куда их отвели было два топчана. Комната была с дверью, которую немцы оставили слегка приоткрытой, чтобы поставленный автоматчик мог их контролировать.

Шкатов сказал Никонову:

- Николай, покури, если хочешь, а я пожалуй подремлю. Дело мы с тобой свое сделали, а там будь, что будет. Шкатов расслабил пояс, расстегнул верхние пуговицы полушубка, а также ворота гимнастерки, шапку – под голову, лег и… уснул крепчайшим сном. Никонов скрутил самокрутку, чиркнул зажигалкой – самоделкой и закурил.

Заглянувший автоматчик именно эту картину и увидел: один русский спокойно спит, а второй курит, даже не обращая на него, часового, никакого внимания. Часовой вызвал офицера. Тот тоже удивился и сразу доложил Зигсу. Зигс открыл дверь и увидел ту же картину: оберлейтенант спал крепчайшим сном и даже не проснулся на скрип двери. Его ассистент, как-то безразлично скользнул взглядом по фигуре Зигса и, выглядывающими из-за его спины офицерами и автоматчиками и продолжал курить, думая о чем-то своем…

"Что вообще происходит? - изумлялся про себя Зигс, - оберлейтенант у меня, у своего врага, под стражей, спокойно спит как у себя дома на печке, а этот – курит и на меня, немецкого полковника, не смотрит, как будто меня здесь вообще нет!!! С кем же я тогда воюю??!! – все больше удивлялся Зигс.

Наконец он повернулся к офицеру и приказал:

- Уведите их и пусть они уходят туда, к своим …

Им опять завязали глаза и провели к их же собственным следам. Развязали глаза. Офицер был тот же, только с другими двумя автоматчиками. Шкатов и Никонов отдали честь офицеру. Тот ответил и, видимо, даже хотел им что-то сказать на дорожку, но не решился. Смотрел он на обоих без всякой злобы. Жестом он показал им: "Можете идти!" Разведчики повернули к своим следам. Шкатов сказал Никонову: "Иди сейчас ты, Николай, первым и, главное, не торопись, четко по нашим следам. Они все равно нас будут убивать, поэтому: я – за тобой и первым они срубят меня, а если удастся доползти – расскажешь все как было. Ну, с Богом, Коля!"

Они так же шли по тому же немецкому минному полю. Также валко, окидывая взглядами и все оценивая. Еще пока было светло, и надо было успеть пройти вражеское минное поле. Прошли. Шкатов, подправил Никонова командой: "Идем так же, не бежать, они будут снимать нас на последних метрах перед нашей траншеей – им надо поймать свой сатанинский кайф. Как я скомандую, падай и катись в траншею!" Шкатов чувствовал, что у немецкого пулеметчика нервы на излете: двадцать один, двадцать два, двадцать три …. "Падай!!" И тут же упал сам и тут же длинная очередь, но слишком высоко – ориентировались стрелять в рост. Разведчики покатом в траншею и свалились туда к своим на руки. А пули уже грызли сам бруствер, но поздно взял пулеметчик поправку, чтоб терзать их лежащих! Божий промысел дал разведчикам выиграть ту самую – одну секунду ….

В траншее встречающие их плакали счастливыми слезами, не гадали видеть их живыми. Майор Вихров был тут же с Орловым. Оба крепко обняли парламентеров.

Вихров тут же не удержался: "Ну, мне только приказ – я их зарою, собак, живьем в том банке!"

Дождался ж таки Вихров приказа! И скоро. Предполагая такой исход с отказом начальника гарнизона сдаться, была срочно разработана операция по взятию города с участием еще двух дивизий. Приказ на проведение операции был дан с Самого Верха.

Когда все кончилось, капитан Орлов взял с собой Шкатова с Никоновым и поспешил с ними к банку. Артиллеристы Вихрова его снесли снесли по самый фундамент, но в подвале еще были живые.

- Выходи по одному, без оружия, с поднятыми руками вверх! – гаркнул туда в проем подвала на немецком Орлов.

Шкатов и Никонов с автоматами на изготовку зорко смотрели в проем. Первым с поднятыми руками весь в пыли и копоти показался полковник Зигс. Подняв голову, он остолбенел, увидя знакомых ему парламентеров с автоматами. Потом, чуть придя в себя изумился, что они… без офицерских погон. "Разжаловали их русские, надо же, а я бы таких награждал!" - почему то именно эта мысль была для него сейчас главной, а не то, что он уже просто пленный, а не начальник гарнизона.

А посередине разоренного и оскверненного оккупантами храма стоял сложив руки Отец Георгий и горестно размышлял: ".. с чего же начинать…" Две старушки, облаченные в какое-то тряпье, держались за руки Отца Георгия, плакали тихо счастливыми слезами и причитали: "Господь с нами, Батюшка, Вы живы, Господь с нами…"

В храм вошли, сняв шапки, Шкатов и Никонов с автоматами на плечо.

- Проститься пришли, Отче, - тихо сказал Шкатов.

Вышли их храма. Отец Георгий тихо стал читать молитву. Бойцы, склонив головы, внимали. Затем отец Георгий благословил воинов, обнял обоих сразу. Бабульки крестились и шептали: "Храни Вас Бог, деточки, освободители Вы наши…"

Разведчики одели шапки и пошли догонять свою гвардию. Впереди было еще много городов, деревень, поселков. Их ждали там. Их очень ждали…

Горький постскриптум.

Гвардии капитан Сорокин погиб летом 1944 года.

Гвардии старшина Иосиф Павлович Шаговик пошел в свою последнюю разведку 27 сентября 1944 года накануне штурма города Бауска, Латвия. Похоронен на воинском кладбище "Ислице", близ города Бауска.

Неведомым нам осталось мирское и духовное имя священника. Промысел Божий помог ему тайно покинуть оккупированный город, благополучно пройти через минные поля и добраться в расположение передовых частей Красной Армии.

Его свидетельства о зверствах немецких оккупантов побудили командование Красной Армии ускорить начало штурма немецкого гарнизона.

Благодаря подвигу священника, Святого Человека, имя которого теперь только у Бога, были спасены многие и многие жизни.

Никто не забыт, ничто не забыто!

Вечная им Всем память!

Упокой их души, Господи!

5 января 2006 года, Санкт-Петербург