Покровский дал интервью "Самарской Газете".


Мы говорили о любви. Минут сорок мы c Александром Покровским говорили о любви, но присоединился редактор и песню испортил.

"Ты с матримониальной темой закончишь когда-нибудь?! - возму­тился редактор "Самарской Газеты" и сам задал вопрос капитану второго ранга, а ныне писателю, по знаменитым книгам которого снимают знаменитые фильмы. Про ушедшего из жизни Гайдара спросил. Как капитан к личности этой относится.

"Когда меня спрашивают: "А что вам здесь нравится?", я говорю: "Все", - ответил редактору автор бестселлеров "Мерлезонский балет", "Расстрелять", "Бегемот", "72 метра", "Каюта", "Кот" и продолжил:

- На этой планете мне нравится все - от дерьма до золота, и вот в этой огромной палитре находится место и для Егора Тимуровича, который мне тоже нравится.

- И чем, интересно?

- А он разрушил иллюзию. Иллюзию, что о нас кто-то думает. Вдруг стало ясно, что всех бросили. "Народ сам виноват, - говорил мне один чиновник. - Сам, потому что еще в восьмидесятые начал крысятничать". А я сказал: "Ребята, а кто кого бросил? По-моему, вы - нас. Воспитывать - не воспитываете, в садик не водите, бесплатные елки не устраиваете. Вы нас бросили, и мы вам тоже теперь ничего не должны. Долг кончился".

- Ну, я умоляю - "мы, они". О чем вы? Они - это мы, только в других, как на театре говорят, обстоятельствах.

- Нет. Не мы. Там химия организма начинает меняться.

- А вы уверены, что у вас она не изменится?

- Было время, когда я буквально денно и нощно думал: почему нет партии порядочных людей? Первым бы вступил. А потом прочитал про политические организации у Конфуция и понял, что партии порядочных людей не может быть в принципе. Партия на древнекитайском - это два иероглифа, и обозначают они не что иное, как "любить темное". И порядочный человек, по Конфуцию, активен, но он - вне партии, потому что партии создаются для прикрытия темных дел, а порядочный не может ни участвовать в темных делах, ни прикрывать их.

- Нет, ну бывают же исключения. Даже на самом верху порядочные встречаются.

- Вы, может, не знаете, но есть такой феномен. Если на середине реки бросить активное вещество, то по идее течением его должно отнести к устью. Но если вы его бросите против течения, то следы обнаружите ближе к истоку. Так и порядочный человек. Наверху он может оказаться, только если станет плыть против течения.

- И где в таком случае вы хотели бы "жить и умереть"?

- Есть такая страна - Англия. Очень плохая. Отвратительная просто. Столько зла принесла. Тем же индусам. При этом все индусы почему-то - в Лондоне. Умереть я там не хотел бы. И жить. Но я бы очень хотел, чтобы и у нас было как в этой отвратительной стране. Сижу за столом. Чашку вот так вот поставил. Англичанин - напротив и говорит: "Чашка эта ваша не здесь, а вот здесь должна стоять". - "Почему?"

- Потому что она триста лет стояла именно тут?

- И я понимаю, что это правильно. Почему я это понимаю, а потому что служил на подводной лодке. "Сюда не ходи - ходи сюда. Это не трогай - трогай это". Порядок движения выстроен. А у нас в стране выстроен только порядок разрушения. В Саяно-Шушенской ГЭС заложен при закладке первого камня.

- Кстати, о закладке камней. Как вам вся эта "опупея" с Охта-центром (здание в 400 метров, которое Газпром планирует возвести в исторической части С-Петербурга. - Ред.)?

- Я считаю, что неправильно выбрано название. Надо было назвать сооружение елдой. Елда - поруганный термин, а между тем на уровне подсознания ассоциируется с такими словами, как храбрый, могучий, большой, величественный, мужественный, надежный; а во многих культурах елда - это и вовсе символ богатства. А что у нас надежнее Газпрома? Кто богаче его? Могучий, большой, величественный. Тоже подходит: 400 метров - контора! Разве это мало? И разве это не величественно? Ну и потом, елда обо­значает ведь не только восставший мужской детородный орган. Славяне употребляли это слово в зна­чении "пришлый" и "кочевник". А для тюркских народов "елда" или "елдаш" - это кунак, попутчик, друг. И разве и это не про Газпром? Мнения же относительно проекта разделились. И для одних в Питере Газпром - пришлый. Для других - товарищ и друг. Видите, сколько всего в одном этом звуке слилось? Ну, а что такое - "Охта-центр"? Или - "Газпром-Сити?"

- Ты погляди - и это ему не то. Вы вообще, Покровский, хоть чем-нибудь из родины гордитесь? Ну, кроме подводных лодок?

- Из родины я горжусь языком. Русский язык уникален! Возьмем еще раз англичанина. Подлежащее, сказуемое, обстоятельство места, шаг в сторону - уже другой смысл. А у нас? Подлежащее может исполнять обязанности сказуемого, сказуемое быть второстепенным членом, а вопросительное предло­жение мы строим интонацией и получается как у китайцев - ну и ? Гибкость необыкновенная!

- Язык. И все?

- А язык - это все. Потому что язык - это сознание. То есть человек, он и без сознания может существовать. Выпьет и совершенно спокойно существует. Особенно русский. Русский без сознания может и неделю, и две, и три. Но вообще существуют с помощью сознания, которое говорит с телом, а говорит оно с телом на языке.

- Если язык - все, а у нас он такой замечательный, то почему же вы нам про английские чашки?

- Да дело в том, что у нашего сознания как раз с языком-то и не очень. Не очень русское сознание знает русский язык, и с телом говорит по-преимуществу матом. А мат непродуктивен. Из него можно составить предложение, и даже путь обозначить, но по пути же надо еще и двигаться.

- И каков в таком случае ваш прогноз?

- Все сдохнут!

- Не поняла.

- Ну, все же когда-нибудь сдохнут. Даже "великие". В своем величии они забывают, что и над ними начальник есть. А это такой начальник, который может налить тебе чаю, а ты выпьешь и упадешь за­мертво. "Великие" сдохнут, а я буду посещать их могилы и радоваться. Я хочу побывать на могилах у всех. И прошлых "великих", и нынешних. Вот этого я очень хочу. Давайте встретимся на могилах?

- Слушайте, а вы, вообще говоря, зачем в Самару-то приезжали? За гонораром? (Покровский ведет колонку в "СГ". - Ред.) Или, может, с работой какой подрывной?

- Меня все время хотят уличить в какой-то подрывной работе. Да не хочу я никого подрывать. Я на Зимний Грушинский приезжал. В Похвистнево. И, к слову, с престранным явлением там столкнулся. Я там встретил пару чиновников, которые это свое Похвистнево, вы не поверите, любят. Любят и все время там подметают. Черт-те что, на первый взгляд, но если присмотреться - это ж главная его обязанность, чи­новника. Чиновник должен любить и подметать. Ну а СМИ должны быть свободными. И если какой-нибудь губернатор украл, то сразу все должны знать: ага, украл.

- Ну хватит уже про распрекрасное Похвистнево, про Самару чего-нибудь скажите. Плохое.

Не, плохое не могу. Потому что Самара, она… Она меня укрепила в мысли, что провинциальные города, они как-то больше свежим ветром продуваемы, и от того, что они продуваются свежим ветром, какие-то другие лица у людей, и люди испытывают счастье от ерунды. Прошлись по набережной - счастье! Мне это очень нравится, потому что в Питере (писатель живет и работает в городе на Неве. - Ред.) как-то уже меньше испытывают счастья от того, что просто прошлись. А самарец испытывает. Он самодостаточен. Он вышел утром летом на "Груше" совершенно пьяный к реке. Там что-то плавает, он вот так вот разогнал это все, почистил зубы и здоров, несмотря на то, что плавает-то там не совсем витамин. Самарец - это внутренняя такая цельность, здоровье такое. И вся Россия, она примерно такая, и вот это меня настраивает все-таки на некоторый оптимизм. На мысль, что вот что бы эти ребята наверху ни делали - ничего они сделать не могут с "загадистой" русской душой. Все, хоть тресни они, остается на месте. И картошечка, и огурчик. А еще и арбуз засолят.

Источник: "Самарская Газета", автор: Светлана Внукова