Ответы на вопросы корреспондента газеты "Культура".

Не думаю, что нынешнее состояние военно-морского флота кем-то исследуется. Есть статьи отдельных авторов, но они рассматривают в них всегда какой-то конкретный эпизод. Серьезные исследования не для открытой печати. Этим больше занимается зарубежная военная разведка. Мне прислали выдержки из доклада Конгрессу США о состоянии нашей обороноспособности. Там отмечено, что у нас 8 боеспособных подводных лодок.

В советские времена число ракетных подводных лодок в иные года доходила до 100. Примерно столько же у нас было и многоцелевых (торпедных) лодок. Так что цифры говорят сами за себя: 200 и 8.

Состояние нашего флота?

Ну, какое может быть состояние, если подводные лодки у нас строятся по 11 лет и всё никак не достроятся.

Раньше считалось, что через 10 лет лодка должна уже становиться в средний ремонт, а теперь она через десять лет только из цеха вышла для того, чтобы встать в сухой док.

В чем проблема? Говорят, что комплектующих нет. В советские времена вся страна напрягалась изо всех сил, чтоб создать себе армию и флот. Все это закончилось полным крахом и перестройкой, после которой вот уже больше двадцати лет никак не набрать комплектующих.

У подводной лодки очень сложные внутренности. Это не просто космический корабль. Это космический корабль огромных размеров. Вот и тужимся. То кингстонов не хватает, то «Булава» не летает.

Подводники – это небольшой коллектив, 100-120 иногда 150 человек. На некоторых лодка и того меньше – 80. Там все на виду и всегда ясно кто и на что годиться. Не спрятаться. Про тебя все равно все всё знают. Тут ценятся не только человеческие качества, но и специальность. Если ты хороший специалист, тебе простят вздорность характера. Остальное уйдет на второй план. Знание своей специальности – это жизнь. Это не только твоя жизнь, но и жизнь тех людей, что рядом. Тут жизнь каждого человека в каждый момент времени зависит от того, как несут вахту вахтенные в каждом из десяти отсеков лодки. Оттого и ценится здесь знания, а еще – выдержка, стойкость, смелость, умение сохранять самообладание в любых ситуациях. Подводники – очень быстрые люди. Их отличает умение быстро действовать и мыслить. Тут в один миг можно вспомнить всю свою жизнь. И принять правильное решение. Это очень важно – принять правильное решение. Тут всегда придут на помощь. Офицер тут пойдет спасать матросов, матросы – спасут офицера. Они свои.

Почему я выбрал профессию подводника?

Потому что в тех условиях это было дело. Я береговой химик и не должен был бы попасть на лодки, но, пробыв полгода на берегу, я попросился под воду потому, что на берегу все текло медленно, размеренно и скучно.

А под водой – настоящая опасность. Такая жизнь по мне.

Как под водой меняется характер человека?

Он не меняется, просто все обостряется, становится явным. Если человек подл, он станет здесь более подлым, если труслив – более трусливым. Умный умнеет. Глупый глупеет. Вот только глупые, трусливые и подлые со временем все равно уйдут с лодки. Все равно куда, но уйдут. И останутся те, кто и должен остаться. Но через какое-то время они тоже должны уйти. На лодке лучше быть не более 10 лет.

Лодки – это для молодых. Им должно быть по 25 лет. 38 лет – предел. В 40 можно уже выглядеть, как в 50.

Чего подводник никогда не должен делать?

Он никогда не должен расслабляться. Расслабился – погиб. И не один. Весь корабль погиб.

Почему я взялся за перо?

У меня был один командир. Он почему-то решил, что меня надо, как он выражался, «гноить». Вот он меня и «гноил», вместе со старпомом. Они этим занимались на пару. А я все это описывал. Описывал, читал и смеялся. Это такой способ выживания. Поэтому мои книги иногда называют «инструкцией по выживанию».

Кто читает мои книги?

Сначала читали подводники, потом – все остальные. Среди моих читателей встречаются теперь разные люди. Много доброжелателей, если и враги, они меня тоже читают. Но все они люди неглупые. Глупые моих книг не читают.

Чему учат мои книги?

Даже не знаю. Вкусу к словам, наверное. Люблю вкусные слова.

Чем мои книги полезны?

С ними не соскучишься. Писал-то я для себя. И до сих пор пишу для себя.

Почему я избрал сатирическо-ироническую форму повествования?

Я ее не избрал. Она меня выбрала. Подводники – люди переживающие пафос. В обыденной жизни они с пафосом не говорят. Например, никогда не говорят: «За Родину! За наш военно-морской флот!» Если человек такое говорит, то считается, что у него с головой не все в порядке. Или он не подводник. Подводники всегда шутят. В любой обстановке. Шутка – это жизнь. Тут иногда даже не всегда понятно: шутит человек или говорит серьезно.

Меня называют «современным Зощенко»?

Меня по-разному называют. Надо же меня как-то называть, вот критики, столкнувшись с моими рассказиками, и называют меня. Кто-то сравнивает с Зощенко, кто-то с Конецким. А я на них не похож. Даже интонация другая.
И потом, когда я писал свои рассказы, под рукой не было ни Зощенко, ни Конецкого. У нас с книгами вообще было очень неважно. Читать любили, а книг не было.
Мне как-то все равно – как меня называют и называют ли меня вообще. Мне бы рассказ написать, да чтоб он мне еще и нравился.

Какая моя книга мне нравиться больше всех?

Наверное, самая любимая – первая. Это, как первая любовь. Первой полноценной моей книгой, наверное, надо считать «Расстрелять». Она же и самая известная. Потом были разные книги. Не могу сказать, что они нелюбимые. Просто они другие. Там другая интонация. Я же меняю интонацию. Не люблю повторений.

Какой резонанс вызвало мое творчество?

Флот разделился. На тех, кому нравится Покровский и на тех, кому он не нравится. Многие начали сами писать. У меня много последователей. Из них потом составился проект «Покровские братья». Называется он «В море, на суше и выше». Уже вышло 10 сборников, готовиться 11-й.

Как возникла идея?

Сама по себе. Я много раз рассказывал, как все начиналось. История этого сборника такова. Однажды пришел ко мне Вадим Федотов и сказал: «Саня! Пикуль писал вместе с литературными неграми. Они все готовили, он обрабатывал и выпускал под своим именем. Давай, я буду таким негром, буду поставлять тебе рассказы, а ты будешь их обрабатывать и публиковать под своим именем». Один его рассказ я передел, и включил в свою очередную книгу под своим именем. Это рассказ «Гвардия», а потом я переделал еще два его рассказа, но сказал ему: «Давай-ка мы соберем еще несколько человек и сделаем сборник, и эти рассказы включим туда под твоим именем». Такая же идея, почти одновременно, пришла на ум и нынешнему нашему секретарю Сергею Литовкину. Так появился на свет этот проект. Сами себя мы называем громко: «Содружество военных писателей».

О фильме «72 метра» я писал много. Для меня главным было научиться смотреть это, как не свое. Я научился. Сразу. Смотрел, как не свое. Когда смотришь, как не свое, тогда нравится. Ниже я приведу статью о фильме «72 метра». Можно взять из нее цитаты.

Кто из писателей мне близок?

Люблю Пушкина, Гоголя, Грина, Паустовского, Белинского. Тургенев очень хорош. Толстой – прекрасный роман «Анна Каренина».
Хорош и Булгаков. Ближе всех Гоголь, наверное. Из современных нравится Кононов, Сорокин не плохой. На столе у меня всегда лежит Лоренс Стерн «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» – это великий роман, очень его люблю, из него у меня куча цитат.

Иссяк ли запас моих «подводных историй»?

Такого количества нет, конечно, но я же меняю интонацию. И потом – лодка не скоро выходит из меня. Что-то еще есть.
Сейчас чаще пишу что-то дневниковое. Оно у меня входит в «Бортовые журналы». Уже вышло 4 книги, готовится 5-я.

Случались ли со мной смешные истории?

Они все есть в книгах. Я же сейчас же тащу все в свои рассказы. Повторяться не хочется. Так что берем книгу «Расстрелять», открываем и читаем «Офицера можно». Это про меня. Или отрываем там же рассказы: «У-тю-тю, маленький!», «Ботик», «Химик», «Флот в выражениях», «Буй», «Изолятор», «Торпедная атака», «Полудурок» и так далее. Это всё про меня.

История с фильмом.

Саму повесть «72 метра» я написал за год до гибели «Курска». Она основана на реальных событиях – так утонули 4 лодки. Из двух люди выбрались, из двух – нет.
Книга «72 метра» попала на глаза Александру Любимову. Это он захотел снять фильм. Он прочитал, ему понравилось, потом он познакомился со мной и при этом знакомстве он и предложил снять фильм. Если б не было Любимова, мне кажется, что и фильма бы не было. Шел 2000 год, отечественное кино не снималось, а если и снималось, то какие-то очень дешевые сериалы. А здесь сразу было ясно, что кино затратное.
Вот Любимов и начал доставать деньги.
И он их достал. А, кроме того, надо было сделать так, чтоб руководство ВМФ разрешило снимать фильм. Ведь множество съемок происходит на натуре, а она в ведомстве ВМФ.
Огромное время ушло на согласование технических вопросов. Тут работал не только сам Любимов, но и режиссер фильма Владимир Хотиненко, который ездил, уговаривал, убеждал.
Потом, когда фильм уже был запущен, Любимов ушел из проекта и его место заняли менеджеры 1-го канала.
Автором сценария был Валерий Залотуха. Вопрос о том, что я напишу сценарий, не стоял с самого начала. У меня только откупили права на экранизацию. Почему? Потому что все должен делать профессионал. Залотуха – профессионал. Он знает все тонкости процесса.
Консультировал ли я? Нет. Договор с каналом был такой, что я не вмешиваюсь.
Я консультировал самого Залотуху – это было, и только по его просьбе, но я не консультировал режиссера.
В выборе актеров, в съемках он был совершенно свободен. От моих посягательств, во всяком случае. Мне кажется, это правильно, потому что это фильм Владимира Хотиненко по рассказам Александра Покровского.
Мало того, я слышал, что при съемках фильма, он даже запрещал актерам читать мои рассказы. Вот только, пожалуй, Андрей Краско их читал, и то, потому что какое-то время, он работал продавцом книг. Вот тогда он и познакомился с моими книгами.

Почему я так реагирую на Хотиненко?

Не совсем понял вопрос. Наверное, вам кажется, что в отношениях наших есть какая-то обида с моей стороны. Никакой обиды нет. Просто Володя попал под мой иронический взгляд. Все, что я говорю, это подначки. Так на флоте друг друга подначивают. Никто не обижается. Наоборот, ни дай Бог обидишься, вот тогда тебе житья не будет – изведут подначками.
Просто в сценарии появилась его фамилия. В титрах написано «при участии Хотиненко», а так, как я слышал, не делается. Такие вещи, обычно, согласуются со сценаристом. Сценарист не должен в кинотеатре вдруг видеть эту строчку. Это к вопросу об этике. По этому поводу я и прошелся в одном интервью. Его собственные придумки (рыбки, птички) – это из области фантастики и самого киношного кино, но они глаз режут, только пока не привык. А привык – ладно, чего только киношники не придумают.

Теперь о том, похож ли рассказ на гибель «Курска». Я написал его тоже в августе и пока писал, я переживал все, что переживали герои, то есть, я задыхался, я плыл в темноте, я искал воздушные подушки, я умирал. Вот это было натурально, иначе не напишешь.
Я чувствовал жуткий холод, одиночество, смерть товарищей.
За год до «Курска»? Да, за год.

Книга "Люди, лодки, море" написана, как ответ на письма. После гибели «Куска» мне приходило очень много писем. Приходилось отвечать на каждое. Вот тогда я и подумал, что надо выпустить такую книгу – книгу-ответ. Это книга-ответ.
Моя собственная версия?

Вы знаете, мне кажется, что что-то там у них произошло в первом отсеке. Почему-то произошел взрыв. Официальная версия – торпеда. Может быть, не буду спорить, потому что столько было вранья, что тут трудно что-то выстроить.
После взрыва, скорее всего, был пожар. Очень сильный пожар, потому что второй взрыв произошел через две минуты после первого. Боезапас может сдетонировать, и пожар – самая реальная причина такой детонации.

Почему это произошло?

«Курск», на сколько я помню, только что прибыл с автономки (это дальний поход примерно 78 суток). Загонять лодку после автономки сразу в море не рекомендуется – люди устали, им нужен отдых, они не адекватны. Видите ли, под водой, в лодке, создается искусственная атмосфера для дыхания. Человек к ней привыкает, а потом он приходит домой, в базу, лодка же идет в надводном положении – люди получают возможность дышать свежим воздухом. Сначала – это эйфория, счастье, а потом – начинается совершенно другой обмен веществ. Организм перестраивается. И перестраивается он на ходу. Человек сразу же худеет на несколько килограммов. Это выдерживают только молодые организмы. Сон. Все время тянет в сон.
Я тоже так приходил с моря, и меня и весь наш экипаж снова загоняли в море. Это проходит один раз, десять раз, сто раз, а на сто первый случается трагедия. Люди не адекватны. Они устали. Они могут совершить все, что угодно.
Особенно страшны рванные режимы, когда лодка то всплывает, то погружается.
Я так ходил. Иногда, в море заходишь в центральный пост – а там все спят, как в сказке о «Спящей царевне». Лодка идет в надводном положении – на месте командира спит старпом, боцман спит на рулях, кто-то лег грудью на панель – это вахтенный трюмный спит. Это страшно, но это жизнь. Начальство должно относиться к людям бережно.
Очень много лодок погибло только из-за того, что их или сразу после похода выпихнули в море, или отозвали экипаж из отпуска, укомплектовали людьми из других экипажей и выпихнули на выполнение боевой задачи.
Начальство торопится. Результат – гибель. Всегда? Не всегда. В том-то все и дело. Иногда такое сходит с рук, от того и отношение такое – авось, сойдет.
С приходом с боевой службы выгружается весь боезапас. А здесь вышли в море с боевыми торпедами. Почему? Торопились? Вот они и рванули. Торпеды.
И такое отношение – обычное дело.

Те, что остались в корме «Курска» жили несколько дней. Не несколько часов, а дней. Вот здесь я никогда не соглашусь с официальной версией. Почему? Потому что подводник или умирает сразу или живет несколько дней и умирает мучительно. Вот когда он умирает мучительно, вот тогда он и пишет записки. Иначе не бывает. Никто не пишет записки через шесть часов после трагедии. Плохая примета. У нас верят в плохие приметы. Никто заранее не пишет записки. Все надеются. А вот когда уже нет надежды, тогда и пишут. Или пишут тогда, когда хотят что-то предпринять, например, решают выйти самостоятельно из лодки. Тогда – да. Мало ли. Можно и не выйти. Вот, перед выходом и пишут записку. Но самостоятельно не выходят сразу. Все ждут, когда их спасут. Тем более, что глубина небольшая – сто метров. Ждут, стучат. Эти стуки слышали. О них есть упоминание в материалах расследования, но там их называют «технологическими стуками». Через трое суток помощь не пришла, они решили выходить сами.

Почему через трое суток? Почему не через четверо? Психика человека устроена так, что в стрессовой ситуации человек на что-то решается только через трое суток. (Возьмите Беслан или Норд-ост. Там все началось именно через это время). Трое суток человек привыкает к своему положению, надеется на помощь извне, а потом, когда она не приходит, он принимает решение. Они решили выходить самостоятельно. Они перешли все в 9-й отсек, начали его затапливать. И тут случилась трагедия. Видимо, при затапливании отсека, на поверхность выдавилось турбинное масло из цистерны. Оно плавало по поверхности, а здесь же имелась и химическая регенерация – она выделяет кислород – может быть, ее снарядили, может быть, комплекты были негерметичны. Масло и химическая регенерация – это всегда взрыв или пожар. Большой, быстротечный пожар. Возник пожар. Их тела сгорели. Многие обгорели до кости, но только в верхней части. Они вспыхнули. А почему сгорела только верхняя часть туловища? Потому что нижняя была в воде. Не все, конечно, сгорели, у некоторых сохранились лица. Они были розового цвета. Это от окиси углерода. Вся кровь в легких прореагировала с окисью углерода – получается соединение ярко алого цвета. У задохнувшихся розовые лица.
Это говорит о том, что пожар был быстрым, объемным – как взрыв.

О семьях? Что можно сказать о семьях. Они пережили большое горе. Это на годы, если не на всю жизнь.

О боевых походах.

Да, я участник боевых походов. У меня их двенадцать.
Что такое боевой поход или автономное плавание, автономка? Весь мировой океан поделен на квадраты. Внутри каждого квадрата на глубине почти в 100 метров от поверхности воды ходит лодка. Она ждет сигнала. Каждый день она подвсплывает на глубину семнадцать метров и вытаскивает из-под воды антенну. На нее принимается сигнал. Это сигнал о начале боевых действий, о начале войны.
Вот так, десять лет подряд мы ждали начала войны. Вот это и есть боевая служба.
Мы ее не дождались. И, слава Богу. А если б дождались, то земной шар ждали бы большие неприятности. У нас ракетная лодка. В ней – шестнадцать ракет. Все с ядерными боеголовками. Все боеголовки разделяющегося типа. В залпе – одна, две, четыре, восемь ракет. Потом – все повторяется. Каждая боеголовка делится на несколько боевых частей. Каждая часть способна стереть с лица земли город.
Вот это называется «холодная война». Я застал двадцать лет такой войны, из них десять – на подводных лодках.

Почему мои книги называют «инструкцией по выживанию»?

Потому что на флоте к человеку относятся, как к вещи. Офицера могут всячески унизить.
Кто унижает? Начальство. Любое начальство может тебя унизить.
Зачем это нужно начальству? Так оно нами управляет. Оно управляет, унижая твое человеческое достоинство. Оно не может по-другому. Не научено.
Оно унижает наше достоинство, а его достоинство унижает вышестоящее начальство.
Это давно повелось. В советской армии очень боялись возрождения кастовости.
Офицеры – это же каста. Офицер – этот тот, кто готов к смерти. К смерти готова только каста. Это особые люди. Без них нет армии. Офицер должен в любую минуту показать, как надо умирать. А это предполагает наличие огромного человеческого достоинства.
Готовность к смерти – это достоинство, честь. А, имея достоинство, офицер может покуситься на власть.
В советские времена этого боялись больше всего. Поэтому унижали, оскорбляли. Ты должен был сносить оскорбления от начальства. Тут без инструкции по выживанию не обойтись.
Я ужасное превращал в смешное. Меня иногда спрашивают: неужели все это правда, и я говорю: что вы, я все смягчил.

Вы спрашиваете: существует ли такое в других странах, на других флотах. Нет. Не существует. Там офицеры – каста, поэтому наш флот или наша армия всегда проигрывает начало войны.

«Вы однажды написали, что настоящего военного отличает умение петь в любое время и в любом месте - Вы шутили или серьезно?»

Шутил, конечно, но доля правды в этой шутке есть. Тот, кто служил, понимает о чем идет речь. А поем мы только по приказу. В любом месте и в любое время.

Нет. Гомосексуализма на лодках нет. Этот вопрос иногда задают. Любовь к человеку – назовем это очень крепкой мужской дружбой – есть, но половых отношений нет. Это даже в мыслях нет. Нежность по отношению к товарищу, другу есть, но это что-то очень юношеское. Большие дяди превращаются в юношей. Вот так влияет на людей корабль, море. Ты за друга в море бросишься. Согласитесь, это не совсем то, что называется гомосексуализмом.

Друг тебе больше, чем брат. Это братство. Не даром на царском флоте матросы назвали друг друга «братишками». Было и такое прозвище - «братва». После восстания на «Броненосце Потемкине», царскую каторгу наводнили матросы. Они и принесли эти слова в уголовную среду.

В содружество «Покровский и братья» входят примерно сто авторов. Это и моряки, и летчики, и разведчики, и пехота. Разные рода войск. Это люди, прошедшие армию. Им есть, что рассказать. Все эти рассказы биографичны.