Роман – это мой племянник, сын моего брата. Брат развелся с женой давно, и мы отношений не поддерживали ни с самим Романом, ни с его мамой.

Но не прошло и 18 лет, как в нашем доме раздался звонок – звонила мама Романа и просила помощи: Романа призвали в армию, и вот теперь он служит в Каменке.

Но там его простудили на присяге, а потом у него уже почти месяц держится температура, и он помещен в медицинскую роту, откуда его с температурой 39 гоняют убирать снег, и у него высокое давление и обильные носовые кровотечения – он теряет всякий раз по пол литра крови. И все это вылилось на меня в одночасье – он у мамы единственный ребенок.

Сначала я пытался всеми способами заставить командование части отправить парня в госпиталь. Это длилось две недели – никто его в госпиталь вести не собирался, а потом мы напряглись вместе со всеми знакомыми и не очень знакомыми, и он попал в Военно-медицинскую академию имени Сергея Мироновича Кирова, что в самом Санкт-Петербурге. Там ему за два месяца сделали 4 уникальные операции – сделали операцию по расширению прохода в носу – у него практически была непроходима одна ноздря, из-за чего и были случаи скачков давления и носовые кровотечения, а потом удали нагноение в полости рта и удалили 4 зуба мудрости – виновников столько мощного нагноения.

А потом его отправили в часть, потому что он сам, по своей воле, не доучившись, пришел на призывной пункт в декабре, а не в марте следующего года, как ему было предписано, и попросился служить – попросился – служи.

Удивительно, но у нас человек может заявить, что он хочет служить и явиться добровольно на призывной пункт, а его потом могут подозревать в уклонении от службы. В части, насколько я понимаю, его считают слегка малохольным маменькиным сынком и бездельником, потому что он тут два месяца болел, а все в это время служили, и он немедленно попадает под пресс дедовщины.

Можно, конечно, человека ставить в наряд, дневальным каждый день, можно не давать ему спать, срать, можно плевать на пол, когда он в это время моет пол – все это можно делать в нашей армии.

Можно на человека орать, можно вообще разговаривать с ним одним матом. Некоторых это не обижает, не унижает, но у нашего племянника, как сразу выяснилось, все это вызывает повышение температуры, и он опять попадает в медицинскую роту, а потом – опять в Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова, где все только руками разведут – вот, ведь, феномен.

То есть, повышение температуры, как реакция на унижение и оскорбление – это феномен.

Возможно, у нас это наследственное. Я сам за раз терял до килограмма живого веса и обливался потом, когда меня унижали, а я не мог схватить человека за горло и тем ответить.

И в то же время, я горы могу свернуть, если начальство уважает мое человеческое достоинство, обращается ко мне по Уставу, доверяет и вообще видит во мне личность.

Во всяком случае, в академии у него тут же нормализовалась температура, а самого его еще почти месяц наблюдали, пытаясь докопаться до причин такого удивительного явления, и при этом он помогал на кафедре полевой хирургии – мыл помещение от крови в жару в защитной одежде, помогал больным, вывозил труппы. Вонь, кровь, оторванные руки и ноги, крики родственников – но люди там делают дело. Они сшивают разорванного человека, быстро, скоро. И они, те удивительные врачи и медсестры, приняли Романа, никто на него не орал, не унижал. Он был нужен – днем, ночью – и он делал свое дело – летал по отделению и всем помогал. И он тут же понял, кем он хочет быть – военно-полевым хирургом. Будет ли он им? Не знаю, но он очень хочет – достал где-то фуражку военно-морского офицера, надел ее и носил полдня. Выглядел он при этом не совсем нормальным человеком, но этот человек хочет служить.

И вот он опять попадает в часть. Он отсутствовал месяц, а все тут служили, так что он всей части опять должен – должен получить свою порцию унижений. Значит, он опять будет тереть палубу, а на нее в тот момент будут плевать.

Удивительное это дело – служба Отечеству. Ты хочешь служить, но тебя будут подозревать в лукавстве, по одной простой причине – ты против унижения.

А заступился за другого унижаемого – того уберут из части по решению прокуратуры, а вот унижать теперь будут тебя.

Унижение, как форма служения? Унижение, как способ, как метод, как суть, как первопричина, первокирпичек? Служба начинается с унижения в России и заканчивается ею? Так куется непобедимость армии? Унижение, как часть инициации? Но, ведь это принято в племенах папуасов – так воспитывается злоба в воине. То есть, мы ничем не отличаемся?

Горе России – тут сынам не дают служить?

Наверное, горе, наверное, России. Возможно и так.

Но вот только думаю я, что с таким отношением к людям, мы опять будем отступать до Урала за считанные месяцы, а потом три года будем обучаться правильному отношению к солдату, офицеру и защитнику Отечества. Как только обучимся – начнем побеждать.