Я придумал слоган: "Великая победа - дороги войны". Я придумал его вчера.

Вчера я водил по Петербургу одного немца. Он учил когда-то русский язык, но вот приехать в Россию у него все никак не получалось. Теперь получилось, и я его повел по городу. Пешая прогулка с осмотром недоразрушенных красот. И вдруг мой немец погрустнел. Что такое? Оказалось, он увидел наши огромные, глубокие дырки на дорогах в самом центре культурной столицы.

- Это у вас с войны? - спросил он печально.

Вот тогда-то и родился мой слоган.

- С войны, конечно.

Победа.

Это она у ветеранов победа, остальные празднуют не свою победу. Своей-то нет.

- А что ты вообще думаешь о той войне?

Что я думаю? Я как-то, лет с двенадцати, приставал к отцу: расскажи, да расскажи.

А отец насчет войны все время только отмалчивался. В День Победы он, человек непьющий, наливал себе грамм сто, говорил: Помянем - и выпивал. И все на этом.

У меня дед воевал в гражданскую, финскую и Отечественную. Офицером был. Артиллеристом. Это был очень хитрый дед. Он ничего про войну вообще не рассказывал.

Но отца я как-то добил. Он сказал тогда: "Война - это грязь!"

- Дороги были грязные? - все допытывался я. А он тогда очень серьезно на меня глянул и сказал: "Дороги. Не было дорог. По полю шли. Под проливным дождем. По колено. Неделю, пока до места добрались".

- До фронта?

- До места.

Вот и весь рассказ. А еще он как-то вспомнил, как они наткнулись на пожарище, и лежала там, на земле, мертвая обгоревшая лошадь.

Так все от той лошади на ходу куски отрывали. Каждый по куску.

Когда все прошли, от лошади ничего не осталось.

Отец под немцами почти три года провел. С 1941-го, с 22 июня, и по 1944-й. Под Брестом. Туда деда назначили перед самой войной. Он в июне семью привез. Жену и троих детей. Отцу 16 лет было, а двум теткам - 4 и 2 года. 20 июня они приехали. Узлы так и не распаковали. В Бресте был большой железнодорожный узел. Рядом - гигантские артиллерийские склады. И мост был. Пешеходный. Через весь узел. 22 числа, ровно в 4 часа, и началась канонада. Тетка потом рассказывала, что она стояла у окна и смотрела на станцию, а по мосту бежали красноармейцы в нижнем белом белье. Весь мост был полон. Весь мост был белым. В кальсонах и рубашках. Босиком.

А потом пошли танки. Они из дома выбежали, а один танк развернул башню и ухнул снарядом в их дом, и не стало дома с узлами.

Дед сразу же ушел туда, откуда доносились взрывы. Увидели они его через три года. Он их случайно нашел в лесу. Они землянку вырыли и жили.

Но сначала их приютили малознакомые люди. Тетка рассказывала, что сами полевые части немцев не свирепствовали. Они просто прошли через город.

А вот потом пришла полевая жандармерия. Эта расстреливала на месте. Искала спрятавшихся солдат. Как стрижен, так и к стенке. Всюду валялись трупы.

Утром врываются во двор: "Есть кто?" - и всех на улицу. Построят и говорят: "Если найдем кого-то на чердаке, расстреляем всех мужчин".

А из мужчин только пятнадцатилетние пацаны. Вот их и расстреливали, если что. Кто ж его знает, кто там ночью на чердак влез.

Потом весь город переписали. У немцев все жители были на учете. Отца хотели угнать в Германию, но мать знала немецкий. Она пошла к коменданту и попросила. И они оставил моего отца работать на мельнице. Там работали пленные поляки. Так что отец мой хорошо знал немецкий и польский. Передних зубов у него не было. Он что-то сказал однажды немцу, а тот ударил его прикладом в подбородок - и зубов не стало. Хорошо, что не пристрелил.

Наши вернулись в 1944-м. Сначала город долго бомбили. В землянку попал снаряд.

Они только успели из нее выскочить, и он туда угодил. Потом они метались по свежим воронкам: наши очень плотно бомбили.

Уходя, немцы хотели устроить резню. По городу прокатилось: резня.

А потом все стихло. Власовцы помогли. Они не дали немцам устроить резню. Взбунтовались. Сказали, что если немцы устроят погром мирного населения, то они устроят погром немцам. Тетка говорила, что власовцы ее кормили. Они бегала к ним на кухню, и повар давал ей каши.

Наши вошли в город, и мой дед вернулся за своей семьей. Как он вышел из окружения и что он делал три года, не знает никто. Дед был молчалив.

Все, кто были в Бресте все эти три года под немцами, считались чуть ли не врагами народа. Подросших за три года войны пятнадцатилетних пацанов, не истребленных тогда в 41-м немцами, немедленно призвали в армию и, даже не переодев в обмундирование, бросили в бой искупать позор оккупации кровью.

Все полегли в первом же бою. Их даже учесть не успели. Не успевали как следует оформить призыв, а там и оформлять некого было.

Отцу повезло - его дед пристроил где-то рядом со своей артиллерией.

- У вас в Германии работают поисковики?

- Кто?

- Поисковики. Они на полях сражений ищут кости солдат, а потом их хоронят.

- Конечно. Костей много. Это без денег. Они работают на пожертвования. Много благотворительных организаций.

- Находят кости русских солдат?

- Трудно отличить, я думаю, но у нас всех хоронят, и наших, и русских.

У нас тоже работают поисковики. Я разговаривал с одним из них. Он рассказывал, что набрали они костей, пришли к чиновнику: у нас разрешение на торжественное захоронение солдат той войны дают чиновники. "Сколько у тебя костей?" - спросил чиновник. На его языке это означало, сколько у тебя полных скелетов. "Шестьдесят".

"Придешь, когда будет сто!"

Вот вам и Великая Победа. Хоронить в торжественной обстановке можно только сто солдат той войны. А до этого времени они полежат в мешках.