Бомжи есть и в странах Европы, но там их не столько, сколько у нас и от них не пахнет.
Там они живут и кормятся при церкви.
Похоже, государство выделяет на это деньги, потому что у бомжей здоровый вид.
А, возможно, в тех палестинах церковь и сама способна потратиться на дело благое.
Может быть, когда-нибудь, не сразу, не вдруг, не с места сорвавшись, и наша златокудрая храмовня займется заблудшими душами, не обрекая их на примитивное попрошайничество у своих ворот?

Это ведь тоже агнцы божьи.
Так чего бы их не призреть?

Чего бы к ним не прийти, не подать им свою холеную руку не только ради истовых лобзаний? А вдруг и это дело зачтется слугам всевышнего при подсчете только им уготованных сковородок? Вдруг этих протвеней в царстве Аида будет для них выделено гораздо поменьше, а в чистилище сократиться количество помещений с надписью «спецобслуживание»?

И чудовище с головой шакала, взвешивая их легкие сердца на весах справедливости, разве что только разочарованно крякнет? Вот было бы славно! Ужо, как хорошо!

И я бы, в таком случае, при посещении святилища всеблагого, не стал бы обращать свое неуемное внимание на раскормленность его служителей, и на то, с какой ловкостью они прячут подношения прихожан в бездонные карманы своих уютных ряс, и на то, как они пьют коньяк в миру – ловко-ловко – ну, совсем, как мудрые прапорщики из вещевой части.

Право дело, было бы хорошо!
А каким добром засветились бы их очи и хмурость, сестра каждодневной зевоты, покинула бы их чело.

У них было бы дело – врачевать эти исковерканные души. Они возвращали бы человеческий облик тем, кто его давно уже лишился.

Всего лишь несколько коек, баня, смена белья и столовая, взамен, скажем, на колку дров, а ведь, каков результат и поиски смирения столь удачно были бы завершены, а пища для него обнаружена. А то ведь, воспарит скоро это сонмище пастухов человеков над стадами своими, а случившийся ветер, того и гляди, унесет их в невыразимую даль.

Интересно, зачем нам нужна подводная лодка? Такая здоровая дурища, которая может пойти и убить города. На ней все искусственное - даже воздух. Нет, не так. Надо говорить, что на ней, прежде всего, есть искусственный воздух, и это главное. Главное - воздух. Мне приснилось, что нам не хватает воздуха. Я бежал по коридорам, по бесчисленным коридорам и распахивал двери, бросался к окнам, а воздуха не было.

Я проснулся в поту. Было тихо. Остановились вентиляторы, вот поэтому мне и приснилось, что исчез воздух.

Интересно, мы же не любили лодку. Мы не любили море, походы, мы все это не любили, а потом, через много лет оказалось, что это приходит к тебе во сне, и ты снова идешь по бесконечным коридорам и спускаешься по трапам, и это самый лучший и крепкий сон. Ты идешь, идешь, ты ищешь чего-то, ты поднимаешься и опускаешься, ты ныряешь в проемы, ты исчезаешь за бесконечными дверями. Тебе вдруг становится страшно. Страшно от того, что ты не понимаешь, что же ты ищешь, а потом приходит на ум - это сон, и сейчас же тебе становится ясно, что ты счастлив.

Люди – это самое ценное, что есть в России, а на подводных лодках служат очень хорошие люди. Это штучный товар. Уникальный. И они должны знать о своей уникальности.

При министерстве обороны создали общественный совет, куда вошли знаменитые артисты, режиссеры и разные прочие уважаемые люди.

Я это не понимаю.

Я многого чего, наверное, не понимаю в этой жизни, но как артисты будут помогать в создании новой армии - это я особенно не понимаю.

Мне говорят, что они будут выезжать в войска.

То есть, как артисты на сцене они интереса почти уже не представляют, но вот выехав в войска… Вообразите себе только: приезжает в войска… Сухово-Кобылин! Знаменитейший человек!
Наконец! Наконец в войсках его увидят вживую! От этого можно оцепенеть, благоговея!
Значит, на время посещения войск Сухово-Кобылиным, все там цепенеют и на этот период бытия перестают бить солдату морду, потому что невозможно одновременно и бить и цепенеть.

Вот за это спасибо! Большое, огромное, нечеловеческое!

Я даже могу выйти перед всем этим общественным советом и поклониться в пояс персонально каждому его участнику.

А что такого? Если они могут заниматься делами армии, совершенно презрев сцену, то почему бы мне не стать на это время артистом? Я, к примеру, чувствую в себе запал. Они возьмутся за устав, а я – за роль Меркуцио.

Уж я-то вас рассмешу, уж я-то вас потешу, будьте уверены!
Я ведь, в сущности, очень потешный!
И забавный!
Я очень забавный, господа общественный совет!
О, Зевс Громовержец! О, Дева Мария! О, Николай Угодник, покровитель всех моряков!
Мама моя! Вот ведь, как все в этой жизни налаживается!
Значит, жить по уставу самостоятельно армия уже не в силах, так ей помогут служители муз!
Искусство, господа, однако, великая сила!
И все пристроены.
Все чем-то заняты.
Пенсионеры стоят в очереди, для того, чтобы отказаться от лекарственных трав, а актеры на ночь будут учить не монолог Чадского.
Они будут учить наизусть иное: «Заслышав лай караульной собаки…»

Первомайский суд Мурманска оправдал капитана траулера Валерия Яранцева, обвиненного в незаконном задержании норвежских таможенников, но наложил на него штраф в 100 тысяч рублей за браконьерство.

Ну, что ж, по идее все должны быть довольны, кое-что из обвинений сняли, но и строгость проявили, оглядываясь на иноземцев.
И только Яранцев не доволен – хочет судиться дальше.
Я бы на его месте не стал бы это делать. Наша Фемида раздражительная женщина.
И потом, она же всё сделала как надо – и пожурила и не утопила. Так что не стоит гусей-то дразнить.

Надо клич бросить по России-матушке: «Братцы! Пострадал за дело государево! Сто тыщ хотят у меня лихоимцы тяпнуть! Не дайте погибнуть, потому как дети малыя!» – и сразу счет именной. Я первый ему денег пошлю.

И наберет он тех денег столько, что не только «сто тыщ», но и на ремонт ржавого, но гордого «Электрона» ему хватит.

Он же почти на таран пошел, чтоб от неволи избавиться. Страдал – значит, прав.

Они же там брошены на выживание, наши рыбачки – добывай рыбу, как хочешь и корми семью, как вздумается.

А законодательство и наше и норвежское таково, что никак никто друг с другом не договорится – ни насчет морских границ, ни насчет квот на вылов, а потому – всё по умолчанию.
Норвегии вроде не против того, чтобы им рыбку сдавали – они же нам потом ее и продают.

Это только у нас законы такие, что выловил рыбак рыбу, все налоги заплатил, и после этого может запросто с голода умереть – разрешается. А в Норвегии всё по уму. Разумно всё. Никто никого не давит, не душит, и за своих горой стоит.

А за наших горой никто не стоит. Одни они. В море. Одни. Там они себе и папа, и мама, и закон, и президент.

Вот они и везут это всё норвегам, а те берут за деньги.

Но! Иногда взыграет что-то у них там, на родине норвежской, ретивое – и всё!
Идешь к ним, как к родным, с рыбкой, а они тебе на винты сети – ловить тебя начинают и кричат, что ты браконьер.

Хорошо, что хоть друзья помогли – шурум-бурум на море устроили, и «Электрон», прихватив государственных норвежских служащих, прорвался-таки на горячо любимую родину.

И родина его встретила. Суровая она у нас, справедливая.
Действительно, ну, не награждать же его, обормота. Такую свару затеял, всё гнездо разворошил. Пусть скажет спасибо, что не посадили!
Ну, если он еще не допетрил, что спасибо надо родине сказать, то тогда я за него скажу: «Родина, спасибо тебе за ласку и за науку! Век тебе буду благодарен!» – вот и всё, а теперь – айда в море!

Граждане этой страны делятся на: четных и нечетных.
И все это не имеет никакого отношения ни к арифметике, ни к армейскому: «На первый, второй, рассчитайсь!»
Под словом «четные» мы понимаем тут тех, кого чтут, то есть, тех, кого учли, о ком знают и помнят.
Четные начинаются с судьи федерального значения - он получает пенсию в 45 тысяч рублей ежемесячно.
Все другие четные, что выше судьи, получают совершенно не те деньги.
Они получают такие деньги, что деньги судьи покажутся вам просто небольшим авансом перед законной получкой.

А нечетные? А нечетные - это все прочие. Они получают, как в статьях уголовного кодекса - от трех до пяти. А почему?
А потому, что они нечетные - им числа нет.
Видимо, к нечетным относился и ветеран подразделения особого риска, бывший командир дивизии атомных подводных лодок контр-адмирал Иван Паргамон.

Вчера его схоронили. Он отстоял километровую очередь в военкомате. Он был четыреста восьмидесятым в списке.

Это была очередь на получение компенсации к военной пенсии за период 1995-1998 года - 30 тысяч полновесных и некомвертируемых российских рублей.
В этой очереди по всей Руси Великой стоит шесть с половиной миллионов человек.
Примерно столько же в ней не стоит, потому что не надеется достоять.

Но адмирал достоял, потому что не привык сдаваться. Не учили его этому. Его учили стойко переносить, стоять и стоять, и в гром, и смерчь, и в стужу, и в пекло. Стоять, а потом получать награду за стояние.

Но когда он достоял, то выяснилось, что в компенсации ему отказано.
Вот этого сердце адмирала не выдержало.
Был нарушен порядок: достоял - дай.
А ему не дали.
Он скончался от сердечного приступа. При вскрытии на его сердце обнаружилось целых девять рубцов.

Он был 79-и лет от роду, и еще он был когда-то награжден орденом Ушакова I степени. Надеюсь, на похоронах присутствовал комендантский взвод и был салют - по три холостых выстрела на каждый ствол.

Уж с этим-то, полагаю, у нас на родине пока полный порядок.

Благовоспитанность и праведность – отъявленные чертовки, пройдохи, преопаснейшие и коварные – они в год выманивают больше денег у благонамеренных граждан, чем воры и душегубы.
Видел я тех, кто похваляется этими качествами.
Всякий раз, когда им удавалось уловками склонить добродетель к расходам в пользу праведности или же добродетели, они прыгали и скакали, на манер макак, не в силах сдержаться.

Козлы. Жуткое зрелище для неокрепшего ума.