Была когда-то такая особая страна – Баку, и были такие люди – бакинцы.
То есть, среди них были русские, которые были не совсем русские, были азербайджанцы не совсем азербайджанцы, и армяне не совсем армяне, и евреи не очень евреи, и татары не татары, и все прочие мелкие национальности не совсем те самые национальности.
Все вместе они назывались бакинцами.
Теперь они рассеялись по всему свету и та страна – Баку – перестала существовать.

Несколько зарисовок.

Мы приехали в Мардакьяны для отдыха после автономки.
Всем экипажем. Я немного волновался: понравится ли моим ребятам моя родина.
Все-таки, Баку моя родина, а Мардакьяны – пригород этой родины.
Я очень хотел, чтоб она им понравилась.
Сам дом отдыха на берегу моря, условия – как в прошлом веке – удобства во дворе.
Но нашим понравилось – экзотика, да и в столовой их сразу полюбили – подводники же.
Старушки азербайджанки, что накрывали на столы, говорили им всякие ласковые слова, например, «джана», и старались дать добавки.
Наш трюмный, Артюха, по кличке Леший, отправился в город сигареты покупать. За каким-то прилавком продавали «Родопи». Стоили они тогда 35 копеек. Леший кладет на прилавок 50 копеек, а продавец ему подает сигареты и не дает сдачу. Леший не уходит.
«О! - говорит он, - А сдача где?» - и тогда продавец очень гордо и молча, пальцем двигает ему назад его 50 копеек. То есть, раз Леший просит сдачу, то на тебе сигареты и деньги. Тогда Артюха так же гордо и молча двигает пальцем эти 50 копеек назад и говорит: «Еще одну пачку без сдачи!»
Смеялись все, в том числе и продавец, который дал ему вторую пачку без сдачи.

Мы летим на самолете ТУ-154 из Москвы в Баку. В советские времена это было недорого и подводники, отправляясь в отпуск, вполне могли позволить себе такие перелеты. Лето, жара. Садимся в самолет, кондиционеры не работают, корпус самолета давно раскалился на солнце. Недалеко садится азербайджанец, а перед тем как сесть, он спрашивал у проходящей мимо стюардессы: «Ми свой демисизонный палто куда будим паставить?»
Та раздражена жарой и тем, что перед ней такой феллах (колхозник), считая свободные кресла, бросает ему: «Э-эей! Под свое сидение-да клади!» - тот сворачивает плащ, который он носит в жару только для того, чтоб походить на городского жителя, и, довольный, кладет его под свое сидение. Потом он важно на него садится.
Рядом плюхаются азербайджанцы интеллигентного вида. Один из них замечает: «Сит даун, плийз!» - потом он (жарко) откидывается на спинку кресла, закрывает глаза и добавляет со страданием: «Вай, аллах!»
Как только самолет поднимается в воздух, тучная дама, сидящая впереди, решает откинуться в кресле поудобней, а самолет набирает высоту, она откидывается вместе с сидением назад. Сидящий со мной рядом пожилой азербайджанец видно летит в первый раз в жизни. Он не ожидал такого от дамы. Он решил, что кресло сломалось, и дама сейчас рухнет на него. Он хватается за спинку кресла и выжимает его назад. А дама решает, что что-то там ей мешает и она теперь наклоняется вперед, а потом изо всех сил спиной устремляется назад и бьется в кресло. А старик не сдается, у него в глазах ужас.
Я ему говорю: «Отпусти ее, никуда она не упадет!» – «А-да, точно?» – «Точно!»
Наконец, все успокаиваются, закрывают глаза. Старик все еще нет-нет, да и посматривает на даму со страхом, потом закрывает глаза и он.

Баку, лето, жара. У прилавка с газированной водой стоит пожилой мужчина. Видно, его только что обсчитали – газировщики обожали не додавать копейки. Например, даешь ему 5 копеек, а вода с сиропом стоит 3 и 2 копейки он тебе не никогда отдаст. Так что старика обдули, и он возмущается: «А-а-аааааааааа!!! Когда мы воевали!»
Тут газировщик его перебивает: «Когда ти воевал, я тибе мищал?»
Потом эта история рассказывалась, как анекдот.

Летом на пляж людей возят автобусы. Вот один такой автобус возвращается с пляжа – все разморены, жара.
И тут кто-то затевает с водителем-азербайджанцем перепалку и называет его «падла». Тот останавливает автобус и начинается перебранка: «Кто падла?» - «Ты падла!» - «Я падла?» - «Ты падла!»
Так они ругаются долго – автобус стоит, всем жарко.
И тут вдруг азербайджанка средних лет, сидящая на переднем сидении, вся, как и положено, замотанная в черное, от жары не выдерживает и говорит водителю: «Падла, гардаш, поехали-да!!!» Весь автобус взрывается смехом.
Смеются и тот, кого назвали падлой и тот, кто назвал – все. Потом автобус поехал. А «гардаш» по-азербайджански «брат». Женщина решала, что «падла» - это имя водителя.

Еще про автобус. Женщина стояла в какой-то очереди за туфлями.
В советские времена все всё время стояли в каких-то очередях.
Женщина совершенно задергана, получила, наконец, какие-то туфли и побежала на автобус.
Подбегает она к остановке, не видит номер автобуса, который уже собирается тронуться с места, и ждет только ее, обегает его и вместо того, чтоб спросить какой номер автобуса, спрашивает: «Какой размер?» – на что она тут же получает ответ шофера: «Безразмерный, сестра, садись!»

В метро давка, все стоят очень плотно. У дверей стоит молодая девушка. Она держится за поручень рукой, а прямо в подмышку носом ей упирается невысокий пожилой азербайджанец.
Метро в Баку вообще-то не очень загружено, но сейчас час пик.
Видно у девушки подмышка не совсем свежая, потому что бедному старику совсем плохо, он морщится, ерзает и пытается повернуть в сторону хотя бы нос, но ему это не удается.
Наконец он не выдерживает и говорит на весь вагон: «А-да, девишка! Нога отпусти-да!»

На улице, на самом солнцепеке стоит синего цвета прилавок. На нем вывалена слива. Слива давно уже начала переходить в перегной – над ней носится несметное количество трупных мух. За прилавком стоит сонный продавец-азербайджанец. На нем бывший белый халат, на голове у него кепка – по вискам течет пот, в глазах – покорность судьбе.
На улице вымерло – полдень, самое пекло.
И тут вдруг к прилавку подходит женщина. Она из породы старых, русских алкоголичек – сухопарая и злая. И она начинает что-то выговаривать бедняге продавцу. Она выговаривает и выговаривает, а что она говорит ему – не слышно – я наблюдаю эту сцену со стороны.
Наконец, бедолага не выдерживает и говорит ей горестно: «Когда на тебе смотрю, сердце болит!»

Моя жена работала в Баку в управлении железной дороги. Она каждый день печатала отчеты на электрической машинке «Ятрань».

И тут к ней заходит начальник. Он азербайджанец, но общаются они на смеси азербайджанского и русского языка.

«Тагиев хардады?» - спрашивает он – («Тагиев где?»).

И тут моя жена, не переставая печатать, решает, что если к русскому слову «похороны», она добавит азербайджанское окончание «дыр», то получится, что Тагиев на похоронах. Она говорит: «Похорундадыр».
А «пох» по-азербайджански «говно».
То есть, получается, что Тагиев в говне.

Конечно, все понимают, что она оговорилась, но теперь начальник всякий раз, входя к ней, тихо замечает: «Тагиев похорундадыр?»