Рассказ Александра Шаговика.

Пограничье конца 80-х и начала 90-х годов. Уже захлебнулся в СССР очередной громкий почин сверху: "перестройка". А сколько их уже было! Индустриализация, электрификация, кукуризация, химизация, повышенные соцобязательства, встречные планы, пять в четыре (пятилетка в четыре года), интенсификация (чего интенсификация? – да всего), экономика должна быть экономной… Да, "хотели всегда как лучше, а получалось – как всегда". Все благие начинания губились бюрократами самых высоких рангов, показушниками, паразитами, которые все же успевали в каждом почине урвать чины, награды, правительственные премии и конкретные материальные блага, а там хоть трава не расти.

В это лето все так же выдавалась зарплата в многочисленных научных институтах, существовавших на идее какого – ни будь одного, невидного в общей толчее, но талантливого человека, работали предприятия зачастую производящие никому ненужную продукцию, а порой и 100% брак. Уравниловка губила на корню любую здоровую инициативу что-либо предпринять, так как к любой стоящей идее присасывались сразу опекуны всех рангов, соавторы, завистники, а сам человек – носитель этой идеи мало того, что мог получить гроши за ее реализацию, так еще рисковал быть просто растоптанным в результате интриг и закулисных махинаций. Система пожирала самое себя. Она должна была умереть. Как сказал мне однажды назидательно молодой жизнерадостный еврей-снабженец, с которым мы регулярно встречались в коридорах, собирая многочисленные подписи чиновников: "В системе работать совсем не обязательно – надо придти на службу вовремя и трезвым".

Я трудился на огромном четырежды орденоносном предприятии в морском его отделе, имеющем собственный небольшой, но многоцелевой флот. Будучи уже давно профессиональным моряком, я легко вписался в эту структуру, так как моя компетенция и многолетний опыт работы на судах всех типов, помогли быстро освоится и без особого напряжения "тащить" свой кусок работы, а поскольку в мои обязанности входил такой важнейший пункт, как выписывание и получение казенного спирта – в миру "шила" - на все единицы флота, то у нашего начальника и его личного штаба я стал своим человеком. Пили много и дружно. Все выпитое я вовремя и правильно списывал, закрепляя акты многочисленными подписями на судах, в снабжении и бухгалтерии.

Тем временем в стране наметились реформы и реформаторы с самых высоких трибун, - на словах. На деле же, горизонты омрачил пухлый министр финансов, обменяв народу только часть, причем меньшую, денег на бумажки нового образца. Но это было только начало. Страну охватила лихорадка митингов и выборов: выбирали всех и во все. Закачались кресла у больших и малых начальников, т.к. в эти кресла раньше их назначили сверху, а теперь народ, мог или нет, выбрать их снизу. Манипуляторы этого, умело управляемого "хаоса", четко ориентировались в этой мутной воде и на нужные посты "выбирали" своих людей. Упрощалось все тем, что никто толком не знал: что можно, а что нельзя – законно это или нет. Вот выбрали кого-то и все: значит так и правильно. В кабинет начальника вдруг врывалась комиссия с протоколом результатов голосования и заявляла: "Вы уже не наш руководитель – очистите кабинет немедленно, не то…" За этим "не то.." маячили тени загубленных, начиная с Великого октября, поэтому растерянных начальников увозили на "скорых" с инфарктами. Крепкие же начальники брали процесс выборов в свои руки и успешно, а главное, демократично, выбирали себя сами, оставаясь в том же кресле. Забегая вперед, чуть: - ведь не случайно впоследствии губернаторами областей стали секретари обкомов, а президентами независимых республик бывшие члены политбюро. Исключений немного совсем. Эти же выбранные начальники, уже своей властной рукой назначали себе должностные оклады, порой превышающие по величине… зарплату всех остальных трудящихся ихнего предприятия. Своя рука владыка.

Везде митинги. Ни дня без митинга. Волна очередных вождей, любящих возвышаться над толпой. На митингах модно, а главное – беспроигрышно, бичевать "режим". Откуда-то из небытия всплыли речистые профессора туманных общественных наук. Вчерашний владелец двух костюмов на все случаи жизни и портфеля с бутербродом алиментщик клеймил "режим", хотя еще пару месяцев назад, будучи кошерным членом КП, на партсобрании говорил обратное. Большое впечатление на ошарашенную толпу производил разрыв партбилетов на мелкие части и бросания их в топку, под ноги. Так-то вот! С "режимом" кончают решительно и навсегда! Один даже на телевидение сжигал партбилет. Смело. На всю страну.

Запомнилась с митингового периода одна титулованная бабушка-демократка, перечень одних ученых степеней и должностей ее занимал не менее страницы машинописного текста. Она успевала везде, но всегда – где больше народу и представителей СМИ. Не брезговала выступать и со ступенек перед входом на станции метро, куда трудящийся люд нырял после рабочего дня. Крупное сытое лицо, дорогая меховая шапка с "Березки", манто – оттуда же. Всегда в окружении свиты молодых крепких мужчин, выполняющих черновую работу: один над ней держит зонт, другой перед лицом голубой мегафон "Филипс", еще несколько сверлят толпу глазами: мало ли что кому придет в голову. Бабушка гневно поливает всех и вся: "Ум, честь и совесть "эпохи", "режим". Всех вместе она называет: "Они!". "Они хотят заткнуть нам рот куском дешевой синей колбасы – нет выйдет!" Старания титулованной бабушки не пропали даром: выбрали в Высший орган города. Оседлав вовремя мутную волну демократии, туда же благополучно "выбрались" многочисленные прохиндеи, зная что настал их час. Они все оказались у котла с огромными материальными ценностями, которые срочно надо было поделить. По свойски и без драки. Бабушка же уже с трибуны городского органа продолжала бичевать и сидящих в зале. Она вошла в раж и начинала просто мешать. Попробовали на какой-то презентации подослать парламентера: интеллигентного, речистого, почти незапятнанного в связях с "режимом" и с "уголовным быдлом", как она невежливо называла часть избранников народа. Интеллигент доверительно взял бабушку под локоток и очень тонко намекнул, что Все лучшие люди органа сошлись в одном: ей, учитывая ее "ведущую роль в укреплении демократии", готовы выделить и больший и лучший кусок. Выслушала, кивала, вроде все поняла, но на следующем заседании – опять за свое. Сходняк в курилке своих был по-военному коротким и оперативным. "Вот, что, братки", - сказал Авторитет, - обойдемся без снайпера: пусть старушка доживает свой век, но под откос пускать надо, и немедленно. Двинем-ка мы ее на продовольственную программу региона… Ты, Вова, предлагаешь ее кандидатуру. Колян! Твоя задача обеспечить число голосов – должен быть лес рук! Обещай всем и все: Принцип, как в том анекдоте: "евреи, не жалейте заварки!" Я же горячо поддержу ее кандидатуру: "Достойнейшей – достойный пост!" Она и опомниться не успела, как стремительно была избрана на ответственный и… самый гиблый пост, так как продовольственную программу в этой стране не решил за всю историю никто: ни цари, ни кормчий революции, ни все его многочисленные последователи. Через пару месяцев в огромном городе пропали соль, спички, мыло, - явственно обозначились грозные признаки войны и блокады. Бабушка тихо и незаметно "по состоянию здоровья" сошла со сцены. Правда, с гарантированной хорошей пенсией, так как сливки города позаботились об этом еще на первых своих сходняках.

А через разверзнувшиеся на все части света границы страны, с символической охраной и продажной таможней, начали исчезать за кордон тысячи тон цветных и редких металлов, нефтепродукты, оружие, техника. То, что узурпаторы-цари собирали тысячу лет, и не смогли угробить все вместе взятые революции и войны, безвозвратно исчезало в черных дырах, талантливо образованных новоявленными демократами.

Непонятное что-то стало твориться с новыми деньгами и ценами. Пакет литровый молока в какой-то момент стоил столько, сколько пролетарская "маленькая" (о.25 литра) водки! Остановились гиганты заводы, в том числе и с мировой известностью. Тысячи безработных. Барахолки на всех углах. Продается все: от полного собрания мировой литературы, до старого, украденного где-то в подъезде, электросчетчика. Гигантская страна превратилась в огромную барахолку. На лица людей страшно смотреть: пустые от безнадежности взгляды.

В один из дней я осознал, что на работу ездить просто бессмысленно, так как зарплату перестали платить давно, а до моей морской пенсии надо было тянуть почти год. Тот же молодой снабженец подсказал маленький секрет: если человек увольняется по сокращению штата, то ему выплачивается месячное выходное пособие и , само собой, вся невыплаченная ранее зарплата. Стремительно несусь к начальнику флота:

Серега, сокращай меня к едрени-фене.

???

Положено выходное месячное пособие и все до копеечки, что должно предприятие! Закон, брат, однако.

Гениально! Да, кстати, хорошо, что ты пришел. Я тут вот-вот заканчиваю оформление "прихватизации" одного плавсредства и становлюсь ген. директором малого предприятия. Пойдешь ко мне?

К тебе, да.

Дает лист бумаги.

Пиши. Ген. директору от имярек. Прошу принять на работу. Автограф. Дату оформления я проставлю датой твоего увольнения от меня же, отсюда, с "нашего завода - нашей с тобой гордости".

Сергей игриво встает в позу:

Товарищ, господин, Саша, я Вас увольняю по сокращению штата и согласно Вашего личного заявления принимаю на работу к себе, в свою фирму.

Открывает знакомую дверцу, достает бутылку, разливает. Поднимаем стаканы.

Пора начинать делать настоящие бабки, коллега!

Ура!

Недолго продержалась Сережина фирма. Воровать из госкармана – это одно, а делать дело самому – это другое. Я посмотрел месяца три на Сережину деловитость и тихо ушел. Его же вскорости прижали бандиты и отобрали все, даже квартиру. Мне надо было как-то дотянуть до пенсии. Отнес, в несколько приемов, в скупку килограммов 300 книг. Хороших. Любовно собираемых годами. Там и Монтень и мемуары западных полководцев, и альбомы по искусству. Было не до книг. Приступы голода давали знать. Осознал, что я действительно беден, когда первый раз стыдливо подобрал пустую бутылку из под пива. Эпизодически удавалось подработать. Знакомые моряки из Мурманска перебежали в бизнес. Сагитировали меня быть их полпредом в Питере. Работа на телефоне. Платили на чай с хлебом и на оплату квартиры. В стране шла лихорадка торговли информацией и "воздухом". Чем только не торговали! Мифической красной ртутью, эшелонами с бензином, контейнерами с "Мальборо". А в общем: все это был "воздух". Узкий круг посвященных владел всем этим и крутил, а остальные довольствовались крохами. Как-то прогуливаясь в сквере, рядом с домом, встретил Славу со своего подъезда, выгуливавшего любимца-спаниэля. Мы молодыми были с ним кусочек времени на одном судне.

- Что-то загрустил ты, Саша. Извини, что наступил на больную мозоль, но мы ведь давно знаем друг друга, – обратился ко мне Славик участливо.

-Загрустишь тут, Славик. Никак вот не дотащиться до пенсии.

- Ко мне пойдешь в фирму придурком?

- ? ? ?

- Будешь подписывать бумагу о якобы выполненной тобой работе, а от указанной в ней суммы, получать 20%.

- И все?!

- Все. Потому что я тебя давно знаю.

- Ну все-таки.. ты меня привлекай…я же в электричестве и технике соображаю.

- Не бойся! Твоя рабочая совесть будет чиста! Пойдем сейчас поставишь первый автограф и получишь первую зарплату и едем ко мне в гараж – поможешь наладить мигание огней у моего "Ситроэнчика".

Славик, оказывается был генеральным директором целого куста фирм и фирмочек и на прокорм выколачивал исправно деньги из банков. Не зарывался. Вовремя успевал ликвидировать свои конторы или подводить их под банкротство. Кто как умеет.. Славик умел. Надо сказать, ради справедливости, что его фирмочки занимались монтажом достаточно тонкой техники и когда нужно было помогать с комплектующими, я по своим ранее наведенным мостам, обзванивал, ездил, доставал и, в результате, не чувствовал себя паразитом.

А на экранах телевизоров мелькали лица народных избранников. За каких-то полгода они резко прибавили в весе, физическом. У многих из них появились не только двойные, а уже – тройные подбородки. Они отъедались на презентациях, банкетах и прочих халявных едалищах и пухли как на дрожжах. "У нас, - говорили они, видимо имею в виду себя все-таки, - все хорошо, а будет еще лучше". Попадались там и порядочные люди. Я голосовал за одного. Первый раз в жизни пошел добровольно на встречу с ним, тогда он был еще кандидатом. Убедил своей прямотой честностью при ответах на самые острые вопросы. Выбрали его. В общей стае проходимцев таким просто нет места. Им он просто мешал. Обошлось тоже без снайпера. Зная, что он порядочен и раним, довели его интригами за полгода до инфаркта. Незатейливо так. Убрали.

Подкрутила незаметно глубокая осень. Как-то вечером случайно узнал, что в ЖЭКе дают бумагу со странным названием "ваучер". Удачно попал: почти не было народу. Получил. Оказывается, Я стал совладельцем всех материальных ценностей огромной страны! Спросил тут же у знатока, за сколько его можно продать. Он назвал среднепотолочную цену, по которой скупали эти самые "ваучеры" через подставных лиц настоящие новые хозяева этой самой страны. Иду потихоньку домой. В ларечке у моего дома торгует армянка. У нее товар для пролетариев, всегда свежий и чуть-чуть, но все же дешевле. Объявление над окошечком: "Куплю ваучеры по … цене за штуку!. Ого! Аж в три раза выше, чем назвал знаток 15 мин назад! Сую ваучер ейв окошко: "Вот, купите?". "Да, конечно, отвечает, - вам повезло – последние деньги выскребаю из кассы". Дает мне целую горсть разнокалиберных дензнаков, а мой, бывший уже, ваучер аптечной резинкой прикрепляет к толстенной пачке таких же. Все это стало теперь собственностью какого-то оборотистого дяди (а может и тети). И все таки на редкость удачный день: до обеда у меня приняли все документы на оформление пенсии. После полудня звонил Славик, чтоб я получил у него зарплату "придурка", и тут, вот еще – со свистом и с таким наваром загнал свой ваучер. Будет праздновать круглую дату как положено и с шампанским, и с друзьями. Если со счастьем вопрос туманный и сложный, то удача все-таки посещает нас изредка.

Ах. Да, Демократия… чуть не забыл. Свалилась она на нас всех прямо таки оглушающее. Подрастерялись, а потому и подрастеряли многое. Не готовы, оказались. Но ведь, сколько уже потрясений пережили.. Меня еще в утробе матери, в горьком для многих 37-ом, выбросили из отчего дома и родился я в сенях чужого, но доброго дома бабушки Прасковьи, царствие ей небесное и светлая память. Она приютила всю нашу большую семью. Потом война. Немецкая оккупация от звонка до звонка в самом пекле, в Белоруссии, с ежедневным ожиданием смерти неизвестно от кого и за что. Гибель отца в конце войны. Голод 1946-47 гг. Старшие брат с сестрой поехали на учебу – им надо было помогать материально. Налоги на крестьян были и непомерными и непосильные. Только крепкие мужчины-хозяйственники могли с трудом их одолеть к концу года, а тут – вдова. За недоимку, т.е. неуплату налога деньгами или натурой: молоко и мясо, финансовые инспектора забирают нашу кормилицу- корову Зорьку. Все – это конец. Отчаявшаяся мать диктует мне письмо Вождю о своих бедах, постигших семью. Она не жалуется на начальников (иначе письмо бы просто никогда и никуда не дошло), она просит помочь выучить детей. Невероятно! Письмо показали Сталину! Видимо оно попало в хорошие руки и сыграло свою роль еще то, что пишет ребенок на листочках в косую линейку. Вождь своей властной рукой присылает комиссию из Москвы в нашу глухомань. Комиссия начала свою работу с райкома и потом каждый день: то сельсовет, то правление колхоза, то наш дом. В один из дней, когда члены комиссии беседовали с мамой у нас дома и проверяли все документы, председатель, показав на меня рукой, спросил у матери: "Он писал письмо?". "Он, - ответила мать, - я малограмотная и я ему диктовала. Он отличник", - добавила она. "Молодец, Саша! - сказал председатель, - товарищу Сталину понравился твой почерк. Учись отлично и дальше. Молодец!" Что было потом! Уехала комиссия. Высокие начальники районного масштаба впервые встречались с посланцами от Самого! Они не могли долго придти в себя. Отпаивали кого коньяком, кого парным самогоном –первачом. Меня в школе ставили всем в пример учителя: "Учитесь так, как Саша, может Он и на вас обратит внимание". Налог был снят по решению из Москвы! Потом пошли моря и океаны с 16-ти лет: от Арктики до Антарктики от Рио до Шанхая. Моряки всегда оказывались на острие политики: если где-то занялась "заря свободы", как любили писать в газетах, значит мы везли оружие, если где-то голод – значит продукты. Вместе со всей страной переживали все почины, реформы и прочие толчки. Наконец прозрение на всех уровнях общества достигло своего апогея. Почти все уже понимали. Все: говорили на кухнях, у пивных ларьков, в банях, в очередях. В диссидентах было практически все население огромной страны, но только это почти официальное звание, присвоил себе узкий круг людей, которые могли мелькать на экранах или звучать в эфире "голосов из-за бугра". Отдельных выдающихся диссидентов периодически сажали. После отсидки выпускали, и из страны тоже. Там они могли резать правду-матку уже с любых трибун, а мы здесь продолжали играть в дурака с открытыми картами: думали одно, говорили другое, делали третье. Поголовно – все приспособленцы. Вот и результат: дожили до странной и по звучанию и по содержанию демократии. Но ведь пережили все, что было? Развитой социализм тоже. Переживем, даст Бог и демократию перевернутого типа.

12 декабря 2001.
Сан-Диего. Калифорния. США