О причинах повышенной аварийности Российского подводного флота.

- Александр Михайлович, в чём на Ваш взгляд причина повышенной аварийности Российского подводного флота, по сравнению с остальными флотами?

- Мне всегда казалось, что изначально у нас не было чётко сформулированного ответа на вопрос: «Что и для чего мы делаем, лодки для людей, или людей для лодок?» Желательно было бы знать, для каких конкретных задач нам нужны корабли. У нас привыкли строить по принципу: всего и побольше. Вот самая большая в мире лодка, вот самая быстроходная, самая вооружённая, самая глубоководная, самая, самая, самая… Иными словами, мы постоянно привыкли решать гигантские задачи, например, повернуть реки вспять… А для чего их надо поворачивать? Такие мысли в головы приходили крайне редко.

Все наши базы подводных лодок в случае предвоенной ситуации перекрываются противником. Поэтому самих лодок у нас построили в четыре раза больше чем американцы. Просто для того, чтобы в любой момент, до того как перекроют выходы из баз, у нас в океане что-то было. Поэтому этот вопрос решался так: мы строили что-то огромное, напичканное жутким количеством ракет (что б на всех хватило), чтобы могло едва ли не космические корабли сбивать и т.д. и т.п. В результате несчастный экипаж даже нее знает, что же они принимают, потому, что единственный способ изучить нашу лодку, это самим её строить, а обучить его, вот просто взять и обучить – просто невозможно. Только когда моряк строит корабль вместе со строителями, он будет знать, в каком месте что лежит. У меня самого на одной из лодок, установка запитывалась от пакетника, которого на схеме не было. Ну не нанесли его. То есть он был нарисован, но на схеме у электриков, причём, где у них эта схема лежит, сами электрики не знали, потому, что никогда ей не пользовались. Таких примеров масса в любой боевой части. Чтобы разобрать один из моих компрессоров, мичман должен был быть размером с карандаш. Иначе к нему было не подлезть. А поскольку мичманов размером с карандаш не бывает, то мой техник ставил зеркало, брал трубки, вставлял в них плоскогубцы, плоскогубцами брал пассатижи, в пассатижи вставлял отвёртку и этой отвёрткой, глядя в зеркало, что-то там отворачивал.

Почему нет людей, знающих на лодке всё? Потому, что если найдется человек, который знает про все неполадки во всех боевых частях, про то, где расположены все эти несчастные приборы и почему они не работают, скажем, при повышенном давлении, он тут же сойдет с ума. Потому, что наши спасательные камеры всплывают только в строго горизонтальном положении. То есть тонуть нам надо исключительно на ровном киле, малейший крен или дифферент и камеру тут же заклинивает. Потому, что спасательные плотики весом в сто килограмм у нас расположены внутри прочного корпуса, и в случае аварии их нужно при помощи чьей-то матери вручную поднимать наверх.

Не надо воевать с промышленностью, но у нас между флотом и промышленностью идёт непрерывная война. Конструктора считают, что на флоте служат одни дебилы, которые не знают техники и топят хорошие лодки. Это не так. Людей, которые разбираются в технике очень хорошо, которые что-то изобретают, предлагают какие-то усовершенствования, тоже хватает. Но на лодке жизнь каждого зависит от того, не совершит ли ошибки человек в соседнем отсеке, причём таких отсеков и таких людей очень много. Да, мы проводим бесконечное количество тренировок, но в случае аварии от паники это не спасает. По-видимому, нужны какие-то особые тесты для отбора людей, подходящих в подводники. И самих подводников должно быть не 50 тысяч, а в лучшем случае пять, и лодок должно быть не тысяча, а в лучшем случае сто. И решать они должны конкретные, правильно сформулированные задачи.

У нас строят лодки, которые должны защищать Родину. Вообще. Но защищать Родину – понятие растяжимое. Надо решить, как мы это будем делать. Для того, чтобы защищать побережье (а на что-то большее в ближайшее время рассчитывать, по-видимому, не приходится) нужны не такие корабли, как для действий в океане. Нужно решить, какие нам нужны лодки: большие, маленькие, ещё какие-нибудь. Например, была хорошая лодка – «Пиранья». Экипаж – мизерный, очень малошумная, если нужно, проберётся куда угодно, скрытно высадит диверсантов, они там всё порушат, поломают и так же скрытно вернутся. На ней была решена главная задача «потаённого судна» - скрытность. Скрытно подойти, нагадить посильнее, скрытно уйти. Зачем запихивать под воду 50, 60, 70 тысяч тонн, которые отлично засекаются из космоса? Превратить при случае Землю в похоронное бюро, что бы одни гробы по воздуху летали? Надо решить с кем мы, скорее всего, будем воевать и что для этого нужно. Не должно быть оружия вообще. И на паровоз, и на космический корабль. И на Каспий, и на Северный полюс. Каждому кораблю нужно ставить конкретную задачу.

Я преклоняюсь перед мужеством тех, кто сейчас служит на подводных лодках. Они, во-первых, не знают лодку, а во-вторых, её не боятся. Если раньше говорили, что мы плаваем на сплаве высокого мастерства и патриотизма, то сейчас плавают на сплаве высокого мужества и безграмотности. Это не вина подводников, это виновата сама система. И подготовки личного состава, и строительства лодок, и отсутствие сформулированной политики. Сейчас задачи у каждого свои, кто-то хочет построить лодку, кто-то украсть под шумок что-нибудь, кто-то получить за неё побольше денег. Как бы нам попробовать сделать что-нибудь вместе и флоту и промышленности, а не валить друг на друга вину за очередную катастрофу. Мне очень понравилось в этом плане интервью с одним конструктором космических кораблей. Когда там, в космосе произошли какие-то неполадки, и уже здесь, на Земле стали говорить, что виноват экипаж, который нужно лишить за это денежных премий и всего на свете, конструктор сказал то, за что я его через пять минут стал бесконечно уважать. Он сказал, что людей винить нельзя. Люди, которые находятся в космосе, в ситуации, когда они должны либо чокнуться, либо выполнить свой долг, находятся в совершенно уникальных условиях, где невозможно рассчитывать на безошибочную работу человеческой психики. Мне всегда хотелось взять конструктора, отправить его в море на том, что он сконструировал, дать в руки ключ и сказать: «А теперь, дорогой, попробуй при помощи вот этого ключа и чьей-то матери открутить вот этот клапан, или открыть вот этот люк». Возможно тогда было бы меньше ситуаций, когда что-то сломалось и невозможно до него дотянуться, или когда спасательный колокол не может присосаться к корпусу и т.д.

Современное состояние флота для России – норма. В России всегда сгнивал флот. Сначала период накопления, когда всё строится и всего много, потом он сгнивает при Анне Иоановне. Потом находится какой-то чудак, который начинает его строить заново, что бы он снова сгнил через 10, 20, 50 лет. Или утонул при Цусиме, чтобы снова возродиться к 1914 году. И снова потонуть к 1917-му. Это, я повторяю, для России – нормальное состояние. Флот напитался огромным количеством лодок, теперь всё сгнило, и снова начинается красота – строим Флот, восторг, ля-ля - три рубля… В общем – Флот без причины – признак…

Источник: Российское судостроение, 15.04.2002