О панике в обозе

Ах, какая роскошная паника в обозе. Вы не чувствуете ее? Нет? Не слышите, как ржут лошади, рвутся стремена, как ломаются повозки, как все переворачивается, роняя пену.

А я чувствую. Началось.

О возврате ума

Я вытянул вперед губы и вернул свой ум на место. Очень полезное упражнение для возвращения ума. А то, в последнее время, ум мой совершенно отбился от рук – то тут его нет, то там.

О ранах

Раны в паху, полученные герцогом Наваррским при взятии Наварры, мешали ему в занятиях государственными делами. Я не знаю, в какую часть тела ранены нынешние отцы.

Пожалуй, есть одно место очень близкое к паху.

Разговаривайте с ними о ней. Рассказ о полученной ране облегчает солдату боль.

О рассуждениях

«Рассуждая о торговле, я попадаю в свою стихию, ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством, дает хлеб голодным, оживляет города, приносит деньги, поднимает цену наших земель и…» (конец цитаты).

К большому ущербу нашей науки, судьба распорядилась так, что ни одно рассуждение данного мужа, не было доведено им до конца.

О слезах

Слезы обильно полились по моим щекам. Я не успевал их утирать. То слезы радости. Я утер лицо, положил платок в карман, потом достал его и снова утер лицо. Господи! Как хорошо! Выбрали! Вот это самое, небольшое, но крепкое – выбрали! Мы выбрали, а потом нас – выбрали. Как картошку на обед – покопались в ведре – и на тебе. Вот только руки, конечно, немного запачкали, но ведь дело-то сделали. И какое дело! Словом, слезы, господа, не сдержать…

О смене идей

Все объясняется сменой наших идей. Идеи наши меняются с такой быстротой, очевидной для просвещенного меньшинства, что они совершенно не успевают осесть в мозгу и подвергнуться там осмыслению у остального большинства.

Я же, подобно всякому философу, испытываю зуд рассуждать обо всем, что ни случилось, давая всему объяснения, во время коего, ожидаю для себя величайшее удовольствие от беседы на тему смены идеи, немало не опасаясь, что она будет выхвачена у меня и представлена миру, как собственная идея нашего правителя – чистейшая он душа!

О том, что впереди

Мне немедленно представился случай разрешиться мыслью. И я ей разрешился. Вот она: «Все они сдохнут!»

«Господи! – воскликнул я сейчас же, – Сделай так, чтобы никто не избежал этой участи! Сделай так, Господи, чтобы никакой хитростью они не смогли продлить свое земное пребывание! И чтоб тела их сначала вздулись, а потом и расползлись в осклизлую массу, после чего и подверглись тлению! И чтоб кости сгнили бы, рассыпались в прах! А лучше, Господи, чтоб их съели африканские гиены, которые так ловко дробят беззащитный скелет! А затем те гиены пропустили бы их через свой потрясающий желудок, из которого они вышли бы в виде огромной зловонной кучи! Вот и все, Господи, очень тебя прошу!»

О спинке

А спинку-то как он держит! Как он держит спинку! Маленький такой, а как уже держит спинку! А если б не держал?

Если б не держал, то все говорили бы: он даже спинку не держит. А тут держит. И как только рот свой он открывает, аккурат в тот же миг и критикует происходящее. Очень! Очень мне это нравится.

О выборе правителя

В выборе для нас правителя природа, как это с ней и бывает, обнаруживает необычайное проворство. Эта богиня способна развить огромную скорость, когда сочтет это необходимым.

А, кроме того, она способна на дерзость, ловкость, пронырливость, бестактность, подлость и прямой подлог, когда игрушку ничтожных случайностей надо вывести на подмостки истории.

О родственничке

«Прочь! Прочь!» – вот какие мысли должны посещать наше начальство.

А еще они должны говорить: «Тьфу! Тьфу! Изыди! Сгинь! Пропади нечистый!» – и все это при отходе ко сну.

А иначе придет… родственничек…

О текущем

Вот так встал и решительно сказал то, что все остальные и так давно знали, но все обрадовались, закивали, потому что то, что он сказал, совпало с тем, что они знали.

То есть, президент – это последний человек, который говорит то, о чем все остальные и так давно знают.

Интересно: «мы», «сейчас», «изо всех сил», «повернуться лицом».

В связи с чем вопрос: а раньше-то вы каким местом были ко всем повернуты?

«… дальнейшая децентрализация, и гуманизация социального устройства и политической системы…»

А вот здесь следует сделать паузу, поискать в зубах – не осталось ли там чего после завтрака, зыкнуть, посмотреться в зеркало и продолжить:

«И чем более свободна и разнообразна общественная жизнь, чем динамичнее экономика и острее политическая борьба, тем прочнее и стабильнее должны быть фундаментальные институты демократии, её, образно говоря, несущие конструкции, на которых держится всё…»

Теперь хорошо бы выпить коньяка, со слезой на глазах, потому как хорош, зараза, коньяк значит, потом выдохнуть и сказать сифилитическим голосом: «Вот ведь хуйня, бля!»

О конце

Пусть все небесные светлости, а также светлости языческие, встанут на защиту нашего правительства. Ибо конец близок.

О самом конце

Под самый конец чиновник должен иметь счастье стать совершенным.

На могиле каждого чиновника я бы помещал одну и ту же надпись: «Он испил из сладостного источника».

Обо мне в самом конце

От всего сердца и от прочих аппетитных частей, не всегда выступающих, по большей части скрытых в глубинах моего существа, а так же от всей души поручаю вас и все ваши дела покровительству сущности, никому из нас не делающей зла – Богу, разумеется.

Но как только кто-нибудь из вас в моем направлении оскалит свои нечестивые зубы и начнет рвать и метать, понося меня и все мои писания самым неприглядным образом, – как это было замечено в прошедшем мае, когда погода, помнится, была на удивление неласкова и к людям и к нелюдям – не прогневайтесь, если я опять спокойно пройду мимо; ибо, пока я жив и пишу – что, в общем-то, одно и то же – я твердо решил никогда не обращаться к почетным гражданам с более грубыми речами, чем те, что адресованы назойливым насекомым.

«Ступайте, – говорю я им, – кровососущие!»