Инструктаж (Иджран Рустамзаде)
Чем больше будет проинструктирован подчиненный, то отвечать за свои несчастья будет как бы сам, а у начальника задница будет целее. Когда в эпоху гласности и разнузданной демократии, страна наша великая вконец обеднела по всем параграфам, на флот (на атомный, ракетоносный, океанский, стратегический) стали присылать не по отбору специальному, а всех подряд даже представителей народностей, занесенных в Красную книгу.
Нас эта проблема тоже коснулось, когда, решив, что содержать мичмана дороже матроса, сократили моего славного мичмана Куделина к херам свинячим, и прислали вместо него матроса- дитя Бадахшанской долины Нурахмедова Достума (в переводе «Друг сияющего Ахмеда»).
Проучившись шесть месяцев в учебке, этот Друг не говорил на русском ни слова, все время, сияя, мечтал о родном ауле, где оставил он одного отца, трех матерей, двенадцать братьев, девять сестер и целое стадо баранов, за которыми он был прикреплен до службы. Когда его спустили по трапу и привели ко мне на ЦДП, в глазах его был животный страх, на лице улыбка Джоконды одновременно.
Таджики – единственная не тюркоязычная нация в Средней Азии, азербайджанский язык, известный мне с детства, не понимают, поэтому пришлось, изъяснятся на русском, помогая себе мимикой и жестами.
– Проходи, Достум, садись. – по-отечески ласково принял его я. – Скажи мне, друг мой, кем ты учебку закончил, какая у тебя специальность?
– Учебка, учебка! – услышал он знакомое слово.
Понимаю, что он ни хрена не разумеет, начинаю объяснять на пальцах.
– Вот я – начальник, Кондрашов, – показываю пальцем, – дозиметрист, мичман Ефимов – техник, а ты кто? – тычу ему в грудь, – Ты… кто? (разговор бледнолицего с индейцем).
– Таджик! – гордо отвечает он. Мы тут же приклеили ему на карман бирку с надписью «ТАДЖИК».
Два года мы безрезультатно учили его русскому языку, несли за него вахту в морях, ибо он так и не смог освоить премудрую науку о превращениях вещества, называемую везде и всюду, химией. Так вот, перед выходом в море как-то, провожу инструктаж. Нурмухамедову, в силу его специфического интеллекта, объяснять надо год, поэтому я краток.
– Нурмухамедов, пальцы в розетку не суй. В щит, где череп нарисован, не лезь, за провода не хватай, понял? – и все это я на пальцах объясняю.
– Понял!
– Тогда распишись! – расписывается за инструктаж по правилам безопасности при работе с электрооборудованием.
– Дальше поехали. В 7 отсек не ходи. Понял? – кивок и снова роспись за инструктаж по правилам радиационной безопасности.
– Где шипит и свистит, сильно дует, сразу убегай. – роспись за ознакомление с мерами безопасности при обращении с ВСД и ВВД.
– Под ноги смотри, башкой не верти, руки и член свой, куда надо не суй, понял?
– Ыхы! – улыбается мой таджик, и расписывается в графе о предупреждении травматизма. И, надо же, своевременно расписался, потому что, то, что произошло через минуту, могло бы для меня окончиться, как минимум, строгим выговором.
Перед входом на ЦДП, внизу на палубе был люк провизионной камеры. Пока я его инструктировал, пришли коки, открыли люк и, оставив его открытым, спустились вниз за продуктами. Нурахмедов периодически, делая шаг вперед, расписывался в журнале и, сделав шаг назад, становился снова в позу прилежного ученика. Попятившись, очередной раз назад, Нурахмедов с криком: «Вай, Аллах!» – ухнул в открытый люк.
Прыжок в бездну обошелся ему переломами ноги, руки и многочисленными ушибами худосочного тела. Вечером, когда старпом на докладе пытался прищучить меня, я тут же сунул ему под нос «Журнал инструктажа».
– Вот. Я не виноват. Смотрите, вот тут он расписался.
– Звиздулей все равно получишь, химик.
– Это за что же?
– Где роспись за инструктаж по мерам безопасности во время прыжков с высоты?
В тот же день в журнале появилась новая графа.