«Росси-Растрелли, Росси-Растрелли!» – это я иду по улице Росси в Петербурге и про себя повторяю: «Росси-Растрелли!»

А всё потому, что таблички на зданиях построенных этими архитекторами встречаются мне на каждом шагу.
Здорово.
И здания строят на месте и поражают.
А еще были Трезини и Монферран, Витали, Шлютер, Кваренги, Клодт.
А были еще – Чевакинский, Стасов, Захаров, Старов, Баженов, Бренн, Пименов, Воронихин, наконец, и многие, многие.
Многие были.

И остались от них здания, что пройдут сквозь века, и таблички с именами.

И по каждой табличке можно установить когда это все происходило и при каком императоре.

А правильно сказал Монферран как-то царю: «У нас в России построят лучше!» – «У вас в России?» – переспросил его царь – «У нас!» – подтвердил Монферран.
Их приглашали в Россию строить, и они становились русскими, для них все здесь становилось родным и понятным, так что, все правильно, «у нас, в России».
Вот ведь какое дело! Людей приглашали строить за деньги, и они строили за деньги, а потом оказывалось, что все это душа и стиль, и эпоха. Не спутать же ни с чем Исакий и Казанский собор, Смольный и дворец Белосельских-Белоозерских.
Мда, господа! Порода, знаете ли. Какая это все-таки была порода!
Однако, была.
О чем и таблички имеются.

И царей не боялись. И никакого тебе холопства, лизоблюбства.

Люди слова, люди дела. Люди, одним словом.
Они останутся в памяти потомков.
Ради нее, подозреваю, и затевалось вся эта чехарда.
Деньги, деньги, деньги – все тлен, а вот то, что они создали – это нетленно.
И цари были в курсе. Понимали происходящее.

А дворцы-то какие получались! Ну, точь-в-точь, их хозяива – чопорные или гордые, сдержанные, величавые, безумные.

Вот этот хозяин был немцем – строгим, точным, пунктуальным – по утрам только кофе и булочки. А к столу – в костюме и ботинки на толстой подошве с пряжками.
А вот вам восток – вычурность, изнеженность, лень и сказочные богатства.
Сыновья эмира бухарского учились в Петербурге и служили в царской армии, а когда они приезжали к себе на побывку, то ужасались, и им все хотелось сделать так, как у них дома, в Петербурге. Вот ведь где политика была. Имперская, не скрою, но политика.

Так что дома – это хозяева, и хозяева – это дома.
Какое глубокое понимание и проникновение в суть человеческой натуры – великой и слабой одновременно. И сколько же во всем этом силы, жажды жизни.

Они очень хотели жить, господа.

Но вот я попадаю в такое место, что между настоящими домами стоит нечто из стекла.

Оно блестит на солнце.

Оно блестит так, что напоминает железную фиксу, вставленную в ряд здоровых зубов.
Это тоже дом, вот только построен он недавно.
И где же табличка? Где же имя того, что все это воздвиг?
Нету-ти! Нет имени! И когда оно тут появилось – тоже не известно.
Вообще ничего нет.

То есть, не возможно установить, когда это все произошло.

Вот была бы табличка, и сразу стало бы ясно, что возведено это все при начальнике номер таком-то. А так – не к кому и пенять. Само выросло. Вот ведь незадача!

То есть, те, что Росси и Растрелли, все делали из-за денег, а получилось, что ради души. А здесь все возвели из-за лучших позывов души, а выходит, что только ради обычных денег.