Очень хотелось бы знать: в силу какого механизма и каких выкладок в мозгу нам удалось пострадать гораздо больше всех остальных во время экономического кризиса, начавшегося не у нас, а в Америке? При этом невредно было бы сообщить, в чьем мозгу мы должны искать эти выкладки и этот механизм.

Я, подобно всякому философу, испытываю зуд рассуждать обо всем, что ни случилось, давая всему объяснения, во время коего ожидаю для себя величайшее удовольствие от беседы на тему смены идеи, нимало не опасаясь, что она будет выхвачена у меня и представлена миру как собственная идея нашего правителя – чистейшая он душа!

А давайте выберем Обаму заодно и президентом России, и сразу же наступит и демократия и определенность во всех наших делах.

Госаппарат сократится на букву «хер». А субъектов федерации будет всего два: до Урала и после Урала. И станут происходить какие-то разумные вещи.

Не будет, например, мыслей о том, как было бы хорошо, если б срок у нас был не четыре, а, к примеру, как и у всех недоразвитых, пять, а возможно шесть лет и более.

Не будет мыслей о том, что было бы очень здорово поменять ваши доллары на наши каменные колеса, потому что теперь мы будем все расчеты производить в мельничьих жерновах.

И, наконец, не будет послания федеральному собранию, потому что и само собрание и послание к нему очень уж напоминает «Посмертные Записки Пиквикского клуба». Местами оно в точности воспроизводит строки из указанного произведения, посвященные сообщению Самюэла Пиквика, эсквайра, размышляющего «об истоках Хэмстедских прудов с присовокуплением некоторых наблюдений по вопросу о теории колюшки».

– А понимаете ли вы теорию этого дела? – Ни капельки! – Но есть же у вас какие-то идеи, относительно того, что вы здесь говорите? – Не больше, чем у моей лошади! – Боже ж ты мой! Но сколько же достоинства в этом простодушном невежестве! Прямо жаль заменять его знанием!

О чем это я? Да все о нем о послании. Вот ведь какая штука получается. Всего одну букву вставляешь в слово (например, букву «ы»), и «послание» сейчас же превращается в «посылание». Вот с «посыланием», кстати, все понятно.

Вот послушал я их и подумал: а ведь они все сумасшедшие. И собрание это – собрание сумасшедших. И сидят они как сумасшедшие, и слушают как ненормальные, и говорят как тронутые, а глаза у них светятся чокнутой радостью и свихнувшимся разумом. Неужели же один на всем нашем свете и есть нормальный человек, и этот человек – я?

Вот оно – настоящее одиночество.