Гасик – пися!
Теща с тестем уезжали из Баку уже после январских событий. Они досидели до конца. Сколько мы раз им говорили: уезжайте пока не поздно, и вот они, наконец, собрались. Контейнер на вокзале им помогли достать знакомые азербайджанцы. Теща проработала на Бакинской железной дороге сорок лет, так что знала там нормальных людей.
Уезжали они вместе с тетей Люсей и дядей Гамлетом – эти тоже сидели до последнего.
Дядя Гамлет много лет проработал в милиции, так что им дали сопровождающих милиционеров – одного русского и одного азербайджанца.
Те им советовали: если вас в дороге будут обыскивать, не сопротивляйтесь, нас двое и нам с ними не справится, а вас выбросят из вагона.
Так они и ехали до Кафана. А куда им еще ехать? Родственники только там.
Мы с Натой в то время жили уже в Ленинграде, но у нас еще не было своего угла.
Дядя Армен позвал всех к себе, вот и поехали.
По дороге их обыскали. По вагону бегали молодые, возбужденные парни. Они были из какого-то азербайджанского национального фронта, а может, и не из фронта – все равно они вывернули стариков наизнанку. А что у них есть – кастрюли? Все перерыли и разбросали все вещи по вагону. Ничего не нашли.
Говорили, что ищут оружие.
Деньги, наверное, искали, какое у стариков оружие.
Теща потом говорила, что когда все закончилось, она, как заново родилась.
Они устроились в Каджаране.
Дядя Армен в высоком, точечном доме нашел им квартиру.
Потом мы привезли им туда Сашку, да и сами приехали, навестили.
Летели самолетом до Еревана, а потом – на перекладных до Каджарана. Путь через Баку нам теперь был заказан, там шла война.
Война чувствовалась и здесь – плохо с продуктами, но хлеб есть.
Очередей за хлебом целых две: в одной стоят мужчины, в другой – только женщины. У прилавка обе очереди встречаются и начинают толкаться. Меня теща попросила купить хлеб, я пошел и встал в ту очередь, что поменьше. Там стояли одни женщины. Обе очереди уставились на меня. Наконец, ко мне подошел один старик и спросил по-русски: «Откуда ты?» - «Я из Ленинграда!» – «А! Из Ленинграда? – и повернувшись ко всем, будто они не слышали, – Он из Ленинграда! Пусть без очереди возьмет!» – и мне дали хлеб без очереди.
Оказывается в очереди можно стоять только за мужчинами, а за женщинами – неприлично.
«Почему?» – спросил я тещу, – «А ты же к ним будешь прижиматься!»– «А к мужчинам, выходит, можно прижиматься?» – теща смеется: «К мужчинам можно!»
Дома теща всех кормит, тесть работает – приносит домой деньги. У тестя золотые руки, он нигде не пропадет.
Теща дружит с соседями. Где бы она не жила, она дружит с соседями – это у нее бакинская привычка.
Соседская девочка приходит играть с Сашкой. У нее церебральный паралич, говорит и двигается она с трудом, но дети, есть дети, они своих несчастий пока не замечают. Они с Сашкой весело бегают вокруг стола, играют в ловитки, смеются и визжат.
От другой соседки заходит маленькая и серьезная девочка Милё. Он еле до стола достает. Как-то теща купила рыбу, положила ее на стол, а хвост этой рыбы со стола свешивался. Милё подошла и откусила этот хвост. Рыба была сырой, свежемороженой, она только-только оттаяла, и теща собиралась ее разделывать, и тут Милё отхватила ей хвост.
Все вскричали: «Милё! Что ты делаешь?!!» - а Милё в этот момент как раз и проглотила этот кусок, усердно помогая себе головой.
Я, конечно же, сразу по приезду отправился в горы за шиповником. За мной увязалась Сильва – жена брата жены Гасика и еще одна девушка, тоже чья-то жена.
Сильва оставила моей жене свою маленькую дочку и немедленно со мной умотала.
Ходили мы долго, почти заблудились, пока вышли к дороге.
С дороги нас должен был подобрать Гасик на свой машине.
– Где же твой Гасик? – спрашивал я у Сильвы.
– Гасик – пися! – говорила она. («Пися» – значит «плохой»).
– Вот именно пися твой Гасик! – донимал я Сильву, пока, наконец, за нами не приехал Борик. Дома мы узнаем, что дочь Сильвы орала и отказывалась что-либо есть, потому что она до сих пор сосет только грудь. Подходящей груди рядом не было, и моя жена совсем извелась, пытаясь впихнуть в нее молоко в бутылке с соской.
Пришла Гаяна, жена Борика, посмотрела на все эти мучения, отняла у моей жены ребенка, воткнула ей соску в рот и зажала ей нос.
Девочка сначала захлебнулась, но потом начала сосать.
– Она же захлебнется! – вскричала моя жена, на что ей Гаяна совершенно спокойно заметила: «Не сдохнет!»
Вот так здесь растут дети.
Мы еще какое-то время погостили в этом замечательном крае, а потом поехали к себе в Питер.
***
За сим остаюсь, с неизменным почтением,
Ваш Ап!
***
В разгар учений к аварийной "К-19" осмелились подойти именно эти два командира. Они нарушили приказ, подошли и сняли людей. За это им памятник можно до небес отлить.
Теперь, когда слышу всякие разговоры про то кто кого продал и за сколько, всегда говорю:
"Экипаж "К-19" снимали два еврея. А русские побоялись гнева начальства".
Иногда чувствую себя Сивиллой. Отвратительное чувство. Видишь будущее, кричишь о нем, а люди не слышат.
Как за стеклом. Остается только смотреть.
***
Мне еще писали азербайджанцы и говорили, что я на них клевещу. Ой, бля, если бы! Сам бы на себя за клевету в суд подал, но - увы!
"Аршин мал алан!" - фильм такой есть. Азербайджанский. Комедия. Там все такие веселые, веселые, кукольные. На самом деле немного не так. "Аршин мал алан" - так кричали торговцы на улицах Баку. Они продавали материю в рулонах аршинами.
***
Вот тогда и поговорим.
***
Мда. Смешно. Мы же совсем не похожи. У нас разный читатель, герой, стиль.
"А что вы делаете, когда не пишется?" - "Рисую пляшущих человечков" - "Как долго?" - "Пока мысль не появится. Рекорд - триста человечков" - "А сейчас можете нарисовать?"
Сажусь и рисую, смотрят с интересом, потом оператору: "Сними это".
Потом снимают мои рисунки в "Коте", где я нарисовал "косноязычие", "целостность", "целокупность" и прочее.
"Какой у вас самый короткий рассказ" - "Несколько предложений" - "А самый любимый размер?" - "Два листа" - "Видите, как у Зощенко".
Да, только герои Зощенко ушли вместе с тем их языком, который Ахматова потом назовет "галантерейным", а мои будут жить, пока живет флот.
Потом едем в один садик на Петроградской стороне, где говорим о языке, о подводниках, о юморе. "Вот, есть мнение, что все юмористы печальные люди, а вы все время улыбаетесь" - "Это потому они печальны, что должны веселить людей на сцене за деньги, когда внутри у самих солнышка нет, а я не должен никого веселить за деньги - вот и солнышко" -
"Завтра смотрите себя по питерскому 5-му каналу в 21.30. Там сначала новости будут - пятнадцать раз Матвиенко похвалят, а как же, положено, а потом - вас".
Хорошие ребята.
А жена сказала: "У тебя все хорошие".
Показывали меня по 5-му каналу пять секунд, и я так и не понял, нравлюсь я себе или нет.