Некоторые размышления Покровского из "Бортового журнала - 6". Десятая часть.

«Жалкое, несчастное, упыристое создание, бессильное уйти от ударов судьбы. Разве ж мало в нашей жизни поводов для горя, чтобы добровольно прибавлять к ним новые, увеличивая число наших бедствий? Вотще! Изыди! Сгинь! Пропади!» – вот какие мысли приходят ко мне при одном только взгляде на этот портрет.

«Иди, бедняжка, жри какашку!» – услышал я недавно, проходя по улице, разговор двух дворничих. Слух мой обладает необходимой клейкостью. Неласковые звуковые колебания немедленно становятся его добычей.

А еще меня поразило то, что, ругаясь, дворничихи немного подпрыгивали на манер реверанса, а метлы и совки они держали так, будто это были края бального платья.

Дети – штука волнительная.

Он еще маленький. Ему уже двадцать два, а он все еще маленький. Такое иногда несет, что просто за голову хватаешься, а потом думаешь – это пройдет, ты себя вспомни, ты в этом возрасте тоже нес такое – мама не горюй.

Он поумнеет. Ничего. Главное – парень добрый – это важно.

И еще у него повышенное чувство справедливости – если так можно сказать.

Просто каменным становится, если видит какое-то зло. Каменный, ершистый.

И здорово, что он начал учиться. До этого момента, по-моему, учились только мы с его мамой.

И еще он готовит. Это его домашнее задание. Любит готовить и нас кормить. Просто сияет, когда мы хвалим его стряпню. Вкусно. Это его бабушка научила. Он должен в доме делать что-то, чего не делаем мы. Мы в нем нуждаемся – это важно. Тогда дом будет крепким.

И еще мы перезваниваемся: «Алло! Я доехал!» – «У тебя все хорошо?» – «Все хорошо!»

Такие небольшие послания – я с тобой, я рядом.

И прикосновения нужны. Очень. Я все думал: откуда это у нас, а потом понял – от обезьян, животное чувство. Подбежать, потрогать и отбежать. Это важно. Важно прикасаться. Просто так, подошел и коснулся.

А лучше – обнять или прижаться. Голова к голове. Такое необходимое, мягкое напоминание – я тут.

И в груди сейчас же разливается радость.

В этом мире есть только любовь. И еще терпение.

И еще терпеливое ожидание любви.

А не построить ли нам стеклянный мост через Неву?

Зачем? Ни у кого нет, а у нас есть. И я бы всех их привез бы сюда полюбоваться на это чудо.

Они бы только рты пораскрывали, потому что им бы и в голову не пришло такое у себя сотворить.

А вот мы можем даже этот самый мост поставить на попа, чтоб они не только рты, но и кое-что другое себе разверзли.

Знаю я одного архитектора, так он не то, что мост, он мать родную в янтарь запаяет, чтобы только нашей главной милости угодить.

Вы, конечно, знаете, о какой милости я говорю.

Она такая, такая… ей только хвоста не хватает.

Предлагается следующая история. После училища в отдел кадров флота приходит лейтенант-ракетчик. Его назначают на лодку. Лодка готовится к автономке. В этот поход командиром ракетной боевой части идет капитан третьего ранга Сова, который после похода должен уходить в академию. На его место назначается нынешний командир группы старший лейтенант Серега Кашкин, а на его место они за время похода должны подготовить нового командира группы – вот этого самого только что назначенного к ним лейтенанта.

У лейтенанта необычная фамилия – Робертсон, а зовут его – как Суворова – Александр Васильевич.

В отделе кадров с самого начала его спросили: "Кто вы по национальности? (с этого и начинается фильм)" - "Русский" - "Но фамилия-то (с усмешкой) французская?" - "Почему французская? Фамилия шотландская! У меня и документ есть. Я ксерокопию сделал. Меня о моей фамилии еще в училище спрашивали. Вот!"

И лейтенант показывает документ. Это копия грамоты, выданной Петром Первым шотландскому шкиперу Джеймсу Робертсону, поступившему на русский флот в 1712 году.

- И что потом? - спрашивает оторопевший кадровик.

- Потом? А потом Гангут! С Апраксиным Федором Матвеичем! Он и медалью награжден! "За прилежание и верность"! - лейтенант достает из папки, которую он держит в руках, бумаги и раскладывает их перед изумленным кадровиком.

Так и начинаются приключения лейтенанта Александра Васильевича Робертсона, получившего поначалу кличку "Сашка Робинзон".

Лейтенант попадает в самую гущу событий: лодка грузит продукты, ракеты, торпеды, потом она выходит на контрольный выход, где ее преследует американский крейсер, который всячески пытается ее таранить, потом лодка проваливается на глубину, возвращается в базу и снова выходит в море теперь уже в автономное плавание, и все это происходит с лейтенантом на фоне непрекращающихся подначек, шуток без которых экипаж подводной лодки не может быть экипажем. Без смеха флот не флот. Там, где смерть за спиной, там всегда шутят.

Перед походом лейтенант успевает влюбиться, разочароваться и снова найти свою любовь.

В походе Робертсон изучает устройство корабля и сдает его флагманскому специалисту. Именно ему он и обязан тем, что во время пожара, случившегося из-за короткого замыкания в силовой сети в 8-м и 9-м отсеках, Робертсон оказывается в 10-м отсеке и остается в нем совершенно один на многие и многие сутки.

Аварийная лодка всплывает, борется с огнем, а потом – в надводном положении – ее на буксире тянут в базу.

И никто не догадывается, что в последнем отсеке борется за свою жизнь лейтенант Робертсон, получивший поначалу, из-за многочисленных приключений, кличку «Сашка Робинзон».

Роберсона найдут и спасут.

А иначе и быть не может, ведь это фильм про подводников, про их жизнь и про флотское братство, которое, гори оно ясным пламенем, все равно не сгорит.

Жаль, что никто не поддержал мою идею: обязать банк по первому требованию клиента выдавать ему купюрник с номерами купюр. Казалось бы, наши правоохранительные органы должны были бы просто вцепиться в это предложение, потому как, тогда же тут можно было бы определить кто, где и в каком окошке.

То есть, все возвращается на круги своя: государство само по себе, а мы – сами под себя.

Патриотизм различается. Он состоит из двух направлений. Первое молчаливое: «Я люблю Родину», второе неугомонное: «Они должны любить Родину». По первому направлению ты пошел и молча сделал то, что считаешь правильным. По второму – ты все время орешь о том, что надо любить Родину.

Невозможно любить грязь непролазную. Если ты ее любишь, значит что-то там не в порядке с умом. И плохие дороги нельзя любить, и мусор, выложенный вдоль них, и аэропорт-недомерок, и дачный участок с бутылками, и загаженный пруд, и утреннюю площадь, залитую вчерашним пивом, и праздник, где все ходят пьяные, и шприцы в подъездах, и суету наркоторговца, и подвалы затопленные, и сгнившие крыши домов, и дворовую помойку.

Нельзя любить разруху. Разруху везде. Она начинается с подмены понятий. Есть у тебя понятие «Родина», а тебе стараются ее подменить. Незаметненько так.

Или новое построить. Старое сломать, и выстроить тебе нечто – «Вот теперь твоя Родина».

Нет. Не любят они Россию. Если б любили, все бы тут сияло. И, прежде всего, лица людей. Люди – это же тоже Родина. Это ее часть. Может быть, самая главная. Ну, так и возлюби, если главная.

Не-а. Не любят. Топят все в словесах. И слова-то какие-то скользкие. Все время ускользает из них смысл. Не ухватить.