Герои границы

Советская Армия уже умерла. В предсмертных муках она всё же произвела на свет то, что по замыслу правителей новой Россиянии должно было эту самую Россиянию охранять, беречь и оборонять. Народившееся нечто было наречено армией Российской. У этого плода нашей «непобедимой и легендарной» не было ни идеологии, ни более-менее понятной военной доктрины. Питался ребенок тем, что осталось от разложившегося тела матери, не забывая, однако, делиться со своими собратьями – армиями Украины и Белоруссии (или БелАруссии, хрен его знает), Кыргызии и ,прости Господи, Мульдовы и т. д. и т.п. Понятное дело, каждый собрат норовил стырить у собрата кусок побольше и повкуснее, не особо раздумывая при этом, сможет ли его неокрепший кишечник этот кусок переварить.
Возможно, читающий эти строки гражданин и упрекнет меня в излишнем разглагольствовании, но сие предисловие необходимо для того, чтобы представить себе атмосферу тех событий, которые я попытаюсь живописать в своем рассказе.
Итак, 1997 год. Место событий – Приморский край, окрестности города Находки. Я, молодой лейтенант, выпускник Ульяновского высшего военного инженерного ордена Красной Звезды училища связи имени достойнейшего из связистов наркома тяжёлой промышленности Г.К. Орджоникидзе (кстати, привет однокашникам) для дальнейшего прохождения службы прибыл в Находкинский погранотряд. Месяцы ввода в должность и становления моего офицерского даром не прошли: я отчетливо уяснил, что ПВ расшифровывается как «потешные войска». Да о чём я говорю! У нас любые войска тогда стали потешными… Так вот, наподалёку от Находки разлагалось соединение ПВО, дислоцировавшееся в Партизанском районе Приморья. У этой некогда мощной военной силы была своя точка – красивейшая сопка с романтическим названием Чёрный Куст. Стояло там несколько РЛС, накрытых огромными белыми радиопрозрачными куполами, обслуживало и охраняло их небольшое подразделение, службу несли офицеры и прапорщики, была своя котельная, одноэтажная казарма, двухэтажный ДОС, дизеля разного предназначения, большой запас горючки. Короче, автономно существовавшее отдельное радиотехническое подразделение.
И вот точка стала не нужна. Вывезли оттуда имущество, технику, личный состав, и оставили одного прапорщика с двумя бойцами охранять то, что осталось от боевой мощи. Надо сказать, что сопка Чёрный Куст высотой 1010 метров над уровнем моря была высочайшей в близлежащих окрестностях. Именно поэтому мой командир подполковник Андруша (царство ему небесное, до сих пор с теплотой о нём вспоминаю) положил на эту сопку свой намётанный глаз. Не углубляясь в подробности, объясняю: Приморье – местность холмистая, УКВ радиосвязь поддерживать проблематично, и если поставить на Черном Кусту ретранслятор, то многие проблемы снимаются. А для погранцов УКВ радиосвязь – вещь незаменимая. Андруша свои мысли доложил наверх, и там, по-видимому, решили: ПВО-шного прапора с бойцами убрать, а погранцам эту точку под охрану принять. Соответственно, дали добро поставить ретранслятор в одном из ненужных уже куполов, одиноко озиравших бескрайние просторы уссурийской тайги. А красота там, надо сказать, необычайная. Что зимой, что летом. До самой смерти не забуду, как из Тихого океана плавно подымается красное, как на японском флаге, великое Солнце. Наши войска противовоздушной обороны, если верить рассказам, с Черного Куста могли при желании рассматривать на своих экранах передвижения автомобилей в прибрежных японских городах. Но к ноябрю 1997 года Черный Куст был уже даже обесточен. В общем, начинать его новую историю было поручено мне и нескольким доблестным бойцам-пограничникам из роты связи.
Привезли оборудование, вгрызлись в скальный грунт и вкопали две мачты под антенны. Параллельно обживались. Отапливались дровами (понятное дело, никто нам их не привозил – сами заготавливали). Мылись из ведра (воду нужно было носить метров за двести из ручейка). Ели то, что выдали на продскладе (кто служил в лихие девяностые, помнит, чем тогда кормили). Правда, была возможность дополнительно подкармливаться. Для этого нужны были деньги. Чтобы появились деньги, нужно продать что-нибудь ненужное. А самым ходовым товаром для нас являлся цветной металл. На охраняемой нами территории оставалось немало разных кабелей – и медных, и алюминиевых. До ближайшей деревни было порядка десяти километров по лесной дороге, где со всех сторон чудились тигры, рыси и медведи. Зато в деревне был пункт приёма цветного металла, были магазины и прочие блага цивилизации. Процесс осуществлялся так. В свободное от исполнения основных обязанностей время все мои солдатики копали, выдирали и обжигали куски всяких разных ненужных кабелей. Весь получаемый продукт складывался в вещмешок. По наполнении вещмешка один из бойцов шёл с утреца в деревню и возвращался с добычей. Пусть это и выглядело некрасиво, но зато салат из тухлой квашеной капусты можно было сдобрить майонезом, перловую кашу помазать кетчупом, выпить сладкого чаю и закурить фильтровую сигарету. Понятное дело, всякие излишества типа пива-водки мной жестоко наказывались. «Вмазать» можно было лишь мне. Этим правом я только один раз воспользовался, грешен. И то, когда сам в деревню ходил. Среди моих наследников Карацупы были, как правило, ребята спокойные, работящие и такие, кто по разным причинам нажил неприятности во время службы в роте. Короче, они прекрасно осознавали, что на Чёрном Кусту им служится в разы лучше, чем в гарнизоне. Поэтому какая-никакая дисциплина у нас была, они сами же её и поддерживали. Вы можете поинтересоваться, как я наказывал особо обуревших. Рассказываю. Проживали мы в казарме, оставшейся от ПВО-шников. В целях экономии дров жили все в одной комнате – бывшей бытовке и отапливали её одной буржуйкой. А ещё в этой казарме была добротная комната для хранения оружия с обитой железом дверью и такая же комната (не знаю, для чего предназначенная) рядом. В одной мы хранили продукты под замком, а вот другой комнате (окон нет, дверь железная, в двери окошечко - кутузка настоящая) его величество случай уготовил судьбу стать гауптвахтой. Только один узник однажды отбывал в ней срок. Звали его Вова.
Вова был чувак замечательный. Мылся он редко и без должного контроля мог чудесным образом зарасти грязью в течение буквально пары часов после помывки, причём независимо от того, чем в эти часы занимался. У Вовы и о самом процессе помывки представление было весьма своеобразное. Во время утреннего туалета, например, обработке водой подвергались только кисти рук и лицо, ограниченное очень узким периметром. От этого Вова был похож на водолаза в скафандре: круглое, относительно светлое лицо на фоне темной, как египетская ночь, головы. По упомянутым мною причинам от Володьки всегда дурно пахло, и, собственно, из-за этого более чистоплотные сослуживцы его прессовали. Вот и решили убрать Вову из роты от греха подальше на Черный Куст. А ещё у него была одна исключительная особенность. Вовчик всегда хотел есть. Ел он много и без разбора. Росту Вован был высокого и при этом худобы необычайной. Куда девались поглощаемые калории, знал, видимо, только Вовкин организм. Надо сказать, что от пуза не жрали на Кусту все, продукты экономили, и никто не порывался из «общака» что-либо скоммуниздить. К тому же, как я упоминал, продуктовый запас хранился под замком. Был назначен повар, и он один распределял продукты по дням, а также мог брать их из кладовки. Но, как всякий русиш зольдат, повар был в меру ленив, и для того, чтобы не подрываться ночью для приготовления завтрака, поручал иногда этот нехитрый процесс дежурному истопнику, задача которого состояла в недопущении угасания буржуйки. Я этому особо не противился. Электричества у нас не было, ретранслятор питался от аккумуляторов, заряжались аккумуляторы в дневное время от бензоагрегата. В общем, ночью темнота, потрескивание дров в печке, да вой вьюги за стеной. И вот однажды выпала честь Вовану обогревать спящих товарищей. Повар Савелий, скептически поглядев на Вовчика, дал ему крупу, лук, морковь и, вздохнув, попросил не накосячить. Проснувшись морозным зимним утром, мы убедились, что Вовка сварил вкусную перловую кашу. Почти полный пятилитровый алюминиевый бачок. Попытаюсь дальнейшие события описать предельно честно. Мы пошли на улицу, размяли заспанные тела, покурили, умылись и, вытираясь вафельными уставными полотенцами, весело зашли в нашу комнату. Посреди комнаты стоял стол с расставленными эмалированными кружками и пустыми тарелками, разложенными алюминиевыми ложками и пайками хлеба, которые наш добрый повар Савелий заботливо приготовил ещё до выхода на улицу. В середине стола испускал ароматный запах большой чайник. Рядом стоял пятилитровый алюминиевый бачок. Из-под вкусной перловой каши. Абсолютно пустой. С лежащей на дне облизанной ложкой. Я выскочил на улицу. За углом, нелепо раскорячив ноги, держась дрожащею рукой за стену казармы, мучаясь в рвотных судорогах, блевал в девственно белый сугроб наш Вован…
После этого случая отношение окружающих к Вовану, мягко говоря, испортилось. Но больше всего удивляло то количество каши, которое он успел захавать в столь короткий промежуток времени. Я твердо решил (да и повару посоветовал) Вовчику ничего съестного не доверять. Но русский человек любит наступать на грабли. Через пару-тройку недель, когда Вовка перед всеми повинился и уже был прощен, случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Ночью Вовчик дежурил. Савелий сам встал под утро и с фонарем пошел в кладовку. Набрав необходимых ингредиентов, он открыл коробку, в которой стояло 25 банок сгущенки. Просто необходимо было взять две банки к чаю. Взяв первую банку, Савелий понял – пустая. Взял вторую. Пустая. Поднял всю коробку. Очень легкая. Разбудил меня. Мы убедились, что неведомый любитель сладкого опустошил 24 банки из 25. Хотя, почему неведомый? Аккуратно так, пробив две дырки, Вован высасывал сгуху из банки и ведь ставил, сволочь, обратно в коробку. На вопросы мои и сослуживцев, что он чувствовал, когда за одну ночь, предварительно стырив ключи у Савелия, сожрал двадцать четыре банки сгущенки, Вовчик только затравленно озирался по сторонам. Вот тогда-то и был он ввергнут в темницу. При этом на обед, завтрак и ужин получил свои пустые 24 банки. Ну не знал я, как такое чудовище можно ещё наказать! Просидел Вовчик до вечера, потом я его выпустил. Не зверь же я какой-нибудь. Затем по радиостанции (мобил тогда ещё не было) вышел я на командира роты и попросил забрать Вовчика в роту к чёртовой матери. Что и было сделано.
Но жизнь не стоит на месте! Еще одного замечательного наследника славных боевых традиций погранвойск звали Лёхой. Лёха имел две клички – Гарик и Чудо. Этимологию этих кличек описывать не берусь, равно как и тождественность их Лёхиному образу. Порой кликуха не только коротко и ёмко олицетворяет своего носителя, она способна заменить собой самую подробную беспристрастную характеристику. Именно поэтому я буду называть Лёху наиболее свойственным и родным для него именем – Чудо. Чудо выросло в суровом челябинском колхозе и с детства усвоило незатейливую житейскую философию. Был он парнем исполнительным, спокойным и добродушным. Обладал высоким ростом и недюжинной физической силой. И всё бы хорошо, но вот лицо… Лицо у Чуда такое, что я до сих пор помню все его трещинки. Это была морда сонной коровы. Морда обкуренного австралийского вомбата. Образина обожравшегося мёдом Винни-Пуха. Поэтому и Чудо. Выпала нашему Чуду доля отнести в деревню добытый непосильным трудом цветмет, а обратно принести что-нибудь из магазина. Как показывала практика, к вечеру, еще засветло, добытчик должен был возвратиться. Но вместо радости возвращения подчиненного я ощутил несколько иные чувства. Где-то в послеобеденное время микротелефонная гарнитура моей радиостанции позвала меня :
- Такой-то, такой-то у тебя где?
Очко неприятно сжалось.
- Короче, спускайся в деревню, подходи в здание милиции, - посоветовала рация.
- Он хоть жив? - спросил я.
- Жив, - ответила радиостанция.
Очко немного отпустило. Наверное, не стоит упоминать, что до деревни я долетел довольно быстро. Зайдя в отделение, увидел сидящего за столом полковника Хохлова, заместителя командира моей войсковой части, и расположившегося напротив Лёху-Гарика-Чудо. Пахло перегаром.
- Твой? – вздохнув, спросил Хохлов.
- Мой, - опустив глаза, ответил я.
- Поехали в отряд. Там без тебя справятся? – имея в виду Чёрный Куст, спросил Хохлов.
Я кивнул головой. Полковник попрощался с милицейским майором, любезно предоставлявшим в его распоряжение свой кабинет на период ожидания моей персоны. Мы вышли на улицу. Полковник Хохлов закурил и сел на переднее пассажирское сиденье своего УАЗика.
- Ну, рассказывай правду, как ты сюда попал, обращаясь к Чуду, приказал он.
Мы с Чудом стояли возле открытой дверцы УАЗика, опустив головы. Чудо нехитрыми словами поведал нам свою эпопею. Заранее хочу предупредить, что, коль уж берусь её пересказывать в литературном жанре, то неизбежно буду менять матерные слова и обороты на общеупотребительные и кое-что добавлять своё.
Дело было так. Чудо донес свое сокровище до пункта приема, сдал, а на вырученные деньги бес его дернул взять еще и водочки. Выпив из горла бутылку под забором, Чудо вспомнил, что давненько не пил парного молока. А деньги жгли карман, благо ни я, ни кто-либо из бойцов и мысли не допускали считать каждую вырученную от левого заработка копейку. Добравшись до местного мини-рынка, Чудо купил молочка. Попивая вожделенный напиток, Лёха-Гарик-Чудо, здоровый челябинский колхозник, припомнил, что кроме молока и водки, он ещё и давно не вступал в половую связь с женщиной. А на базаре так много красавиц, тем более после выпитой пол-литры и годового воздержания. Познакомился с женщиной неопределенного возраста и внешности, торговавшей тут же семечками. Потенциальные половые партнеры поняли друг друга быстро, и через несколько минут дама уже пригласила кавалера к себе домой на рюмку чаю. Когда нетрезвый законный муж Чудовой возлюбленной вошёл в дом, он увидел сидящую на коленях обнаженного Лёхи свою благоверную и тоже обнаженную супругу. На столе стоял самогон. Муж, видимо желая внести ясность в происходящее, поинтересовался, что же здесь, собственно, происходит. Но разве можно укротить любовный пыл челябинского пограничника! Лёха встал и выгнал мужика из собственного дома. Их общая пассия предложила Чуду по-быстрому совершить половой акт и от греха подальше уходить восвояси. Во время этого нехитрого занятия муж Лёхиной возлюбленной вошёл в дом вторично. Чудо применил к нему физическую силу и продолжил делать задуманное. Когда же Чудо узрел своего соперника в третий раз, за его спиной стояли сотрудники милиции. Они-то, по мнению Лёхи, и были виноваты в его несчастии. Милиционеры предложили Алексею одеться и последовать за ними. Пока Чудо одевался, муж его подруги заснул на полу с чувством выполненного долга. Прерывая приступы хохота незлобными пинками и матерными фразами, стражи порядка доставили солдата в участок и любезно открыли перед ним двери обезьянника. Но Чудо, приняв позу распятого апостола Андрея, в дверь входить не хотел. Его протест был подавлен с помощью нескольких ударов резиновой дубинкой. Чудо еще утверждал, что дежурный по отделению его даже чаем напоил. Горячим с сахаром.
Всё это он поведал нам со спокойствием удава и тупым выражением непротрезвевших глаз. Во время его рассказа я не знал, смеяться мне или плакать. А полковник Хохлов от смеха два раза ронял пепел с сигареты на воротник форменной рубашки и утирал мокрые от слез глаза.
Дальше было неинтересно. Привез нас полковник в отряд, получил я от командира части пилюлю. Лёху-Чудо-Гарика оставили дослуживать в роте, а я сутра поехал обратно. И ведь вот что характерно. Два с половиной года наше подразделение владело Чёрным Кустом. Я, понятное дело, сидел там не постоянно. Менялись старшие на объекте, призывы сменяли друг друга, и историй, подобных описанным мной, со всеми ими случалось немало. Но есть же наивные люди, которые утверждают, что в армии скучно служить! Теперь, выходя из дома, я прежде всего ищу глазами белые купола Чёрного Куста и мысленно здороваюсь с ними.