BorisK
22.02.2014, 20:42
Лейтенант Нажмутдинов служить не хотел, но никому и никогда об этом не говорил.
– Не хотите служить, так и скажите!– кричал на него очередной начальник.– Нечего над флотом издеваться!
Нажмутдинов потупившейся овечкой в очередной раз отрешённо пропускал мимо ушей свою ёмкую характеристику и молчал. Чем быстро остужал начальство, которое не понимало,– то-ли он молчит в знак согласия, то-ли обдумывает очередную пакость. Да и кому охота многократно повторять одно и тоже изо дня в день. Время было такое, что офицера можно было уволить только после многолетних мытарств его командиров, испробовав все способы гуманного и негуманного воздействия и пожертвовав местом в социалистическом соревновании.
Лейтенант служил командиром катера-цели на мичманской должности в бригаде ракетных катеров в городе Балтийске. Ниже опускать его было просто некуда. И когда во время очередного проворачивания оружия и технических средств с его катера на всю гавань звучало “А1 – попал, А2 – убил”, его начальству оставалось только накапливть ярость и соответствующие слова, чтобы потом доходчиво пояснять лейтенанту и его товарищу с другого катера-цели, что время игры в морской бой обязательно наступит, но только тогда, когда по их катерам будут стрелять боевыми ракетами.
На гауптвахту он ходит регулярно. Там Нажмутдинова хорошо знали и даже побаивались из-за его хобби взрывать всё подряд при помощи спичек. Офицерам, в отличие от матросов, на гауптвахте разрешалось иметь при себе сигареты и спички. И Нажмутдинов обязательно припасал для таких случаев полный портфель коробков. Его ракеты сделанные из спичек и сигаретной фольги легко преодолевали воздушное пространство камеры. А смоченные слюной и натёртые побелкой стены концы спичек, зажжёные и подброшенные вверх, легко прилипали к потолку, добавляя туда чёрные разводы и срок лейтенанту. Но, вечно держать лейтенанта на гауптвахте было нельзя. Поэтому, приходилось отпускать до следующего раза.
Дежурным лейтенанта не ставили из-за его полного разгильдяйства. А службе на КПП части было строго наказано Нажмутдинова на “берег”, в смысле в город, не пускать. В редкие дни притупления бдительности начальства, лейтенант сбегал в “Золотой якорь”,– местный ресторан, чтобы оставить там свою немудрёную получку. Пить он умел, поэтому обычно возвращался на свой катер без происшествий. Но прежде чем лечь спать, звонил дежурному по бригаде, представлялся дежурным по комендатуре и просил доложить утром командиру бригады, что лейтенант Нажмутдинов в усмерть пьяным подобран комендатурой и теперь бездыханным валяется в камере. Утром на пятиминутке у комбрига наступал час расплаты для всех непосредственных начальников Нажмутдинова, не исключая замполитов и комсомольских работников. Комбриг в доступной и доходчивой форме очень сомневался в их профессиональных качествах, и способности управлять личным составовм, швырялся взысканиями. Когда же начинали разбираться, оказывалось, что лейтенант Нажмутдинов совершенно не при чём. Правда его начальники, так и оставались наруганными и со взысканиями.
За несколько лет пребывания на флоте Нажмутдинов стал легендарной и узнаваемой личностью. Поэтому, когда он подходил в универмаге к очереди, в которой толклись жёны офицеров, пытаясь обрадовать мужей какими-нибудь импортными кальсонами, очередь уважительно расступалась, пропуская лейтенанта к прилавку. Нажмутдинов минут пять выбирал товар, мерил, растягивая кальсоны на широко расставленных руках, и когда жёны уже начинали недовольно галдеть, останавливал свой выбор фразой, типа:
– Вот эти, хороши! Отложите, с получки заберу.
Дошло до того, что легендой флота заинтересовался сам командующий флотом. По его приказанию знаменитость в одно прекрасное утро предстала перед ним.
– Не хотите служить, так и скажите!– начал адмирал без какой-либо разминки,– Нечего над флотом издеваться!
И добавил много слов, которые не особенно отличались от почти ежедневно выслушиваемого Нажмутдиновым красноречия. Когда подходящие слова закончились, адмирал грозно спросил:
– Вы всё поняли?
– Товарищ адмирал,– проникновенно выдавил лейтенант,– вы как отец родной. Вот вы со мной пять минут поговорили, и мне стало всё ясно. Ах, если бы все так?!
Уже находясь в приёмной, Нажмутдинов слышал из-за закрытой двери кабинета командующего яростное:
– Как вы там воспитываете офицеров! Я с ним 5 минут поговорил и ему стало всё понятно!
И дальше, повторение слов, которые как и смайлики способны передавать эмоции без участия родного языка.
P.S. Александр Михайлович, здравствуйте!
Решилcя добавить немного “были”. Вдруг пригодится.
Ваши книжки “Расстрелять” и “Расстрелять 2” несколько лет назад подарил мне выпускник вашего училища Леонид Буко, с которым мы одно время вместе служили и дружим до сих пор.
Успехов вам в творчестве!
Борис Кондрашов
Таллинн, Эстония
– Не хотите служить, так и скажите!– кричал на него очередной начальник.– Нечего над флотом издеваться!
Нажмутдинов потупившейся овечкой в очередной раз отрешённо пропускал мимо ушей свою ёмкую характеристику и молчал. Чем быстро остужал начальство, которое не понимало,– то-ли он молчит в знак согласия, то-ли обдумывает очередную пакость. Да и кому охота многократно повторять одно и тоже изо дня в день. Время было такое, что офицера можно было уволить только после многолетних мытарств его командиров, испробовав все способы гуманного и негуманного воздействия и пожертвовав местом в социалистическом соревновании.
Лейтенант служил командиром катера-цели на мичманской должности в бригаде ракетных катеров в городе Балтийске. Ниже опускать его было просто некуда. И когда во время очередного проворачивания оружия и технических средств с его катера на всю гавань звучало “А1 – попал, А2 – убил”, его начальству оставалось только накапливть ярость и соответствующие слова, чтобы потом доходчиво пояснять лейтенанту и его товарищу с другого катера-цели, что время игры в морской бой обязательно наступит, но только тогда, когда по их катерам будут стрелять боевыми ракетами.
На гауптвахту он ходит регулярно. Там Нажмутдинова хорошо знали и даже побаивались из-за его хобби взрывать всё подряд при помощи спичек. Офицерам, в отличие от матросов, на гауптвахте разрешалось иметь при себе сигареты и спички. И Нажмутдинов обязательно припасал для таких случаев полный портфель коробков. Его ракеты сделанные из спичек и сигаретной фольги легко преодолевали воздушное пространство камеры. А смоченные слюной и натёртые побелкой стены концы спичек, зажжёные и подброшенные вверх, легко прилипали к потолку, добавляя туда чёрные разводы и срок лейтенанту. Но, вечно держать лейтенанта на гауптвахте было нельзя. Поэтому, приходилось отпускать до следующего раза.
Дежурным лейтенанта не ставили из-за его полного разгильдяйства. А службе на КПП части было строго наказано Нажмутдинова на “берег”, в смысле в город, не пускать. В редкие дни притупления бдительности начальства, лейтенант сбегал в “Золотой якорь”,– местный ресторан, чтобы оставить там свою немудрёную получку. Пить он умел, поэтому обычно возвращался на свой катер без происшествий. Но прежде чем лечь спать, звонил дежурному по бригаде, представлялся дежурным по комендатуре и просил доложить утром командиру бригады, что лейтенант Нажмутдинов в усмерть пьяным подобран комендатурой и теперь бездыханным валяется в камере. Утром на пятиминутке у комбрига наступал час расплаты для всех непосредственных начальников Нажмутдинова, не исключая замполитов и комсомольских работников. Комбриг в доступной и доходчивой форме очень сомневался в их профессиональных качествах, и способности управлять личным составовм, швырялся взысканиями. Когда же начинали разбираться, оказывалось, что лейтенант Нажмутдинов совершенно не при чём. Правда его начальники, так и оставались наруганными и со взысканиями.
За несколько лет пребывания на флоте Нажмутдинов стал легендарной и узнаваемой личностью. Поэтому, когда он подходил в универмаге к очереди, в которой толклись жёны офицеров, пытаясь обрадовать мужей какими-нибудь импортными кальсонами, очередь уважительно расступалась, пропуская лейтенанта к прилавку. Нажмутдинов минут пять выбирал товар, мерил, растягивая кальсоны на широко расставленных руках, и когда жёны уже начинали недовольно галдеть, останавливал свой выбор фразой, типа:
– Вот эти, хороши! Отложите, с получки заберу.
Дошло до того, что легендой флота заинтересовался сам командующий флотом. По его приказанию знаменитость в одно прекрасное утро предстала перед ним.
– Не хотите служить, так и скажите!– начал адмирал без какой-либо разминки,– Нечего над флотом издеваться!
И добавил много слов, которые не особенно отличались от почти ежедневно выслушиваемого Нажмутдиновым красноречия. Когда подходящие слова закончились, адмирал грозно спросил:
– Вы всё поняли?
– Товарищ адмирал,– проникновенно выдавил лейтенант,– вы как отец родной. Вот вы со мной пять минут поговорили, и мне стало всё ясно. Ах, если бы все так?!
Уже находясь в приёмной, Нажмутдинов слышал из-за закрытой двери кабинета командующего яростное:
– Как вы там воспитываете офицеров! Я с ним 5 минут поговорил и ему стало всё понятно!
И дальше, повторение слов, которые как и смайлики способны передавать эмоции без участия родного языка.
P.S. Александр Михайлович, здравствуйте!
Решилcя добавить немного “были”. Вдруг пригодится.
Ваши книжки “Расстрелять” и “Расстрелять 2” несколько лет назад подарил мне выпускник вашего училища Леонид Буко, с которым мы одно время вместе служили и дружим до сих пор.
Успехов вам в творчестве!
Борис Кондрашов
Таллинн, Эстония